Читать книгу "Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева"

Но обе подруги подумали иначе. Екатерина II, велев доставить послание Дашковой, не вскрывая, показала, что видит все контакты княгини. Та решила немедленно объясниться и явилась во дворец «хотя было четыре часа дня, то есть такой час, когда даже министры не ездили к императрице». Мало того, княгиня говорит о своем намерении показать письмо государыне сначала курьеру из Совета, затем лакею перед комнатой царицы, а потом и встретившему ее после разговора вельможе. Во время беседы она заверяет подругу: «Это первое письмо, которое я получила от герцога за двенадцать лет». Перед нами попытка предотвратить слухи о своей переписке со шведами.

После того как Екатерина II прочла текст и запретила посылать ответ, произошел примечательный разговор о Карле Зюдерманландском: «Он желал бы найти какой-нибудь предлог, чтобы вступить в переговоры о собственных своих интересах, совершенно отличных от интересов его брата, короля шведского. Однако ее величество со мной не согласилась, и через несколько месяцев оказалось, что я правильно оценила герцога и что можно было заставить его изменить интересам брата и парализовать действия шведского флота»{959}.

Недальновидная Екатерина II! Вместо того чтобы губить своих моряков, доверилась бы дипломатическим стараниям подруги.

Не так все просто. Герцог, человек амбициозный и всегда стремившийся занять трон своего импульсивного брата, искал способ поддерживать контакты с противником. Это было удобно обеим сторонам. Такие связи обычно ценились и оберегались. Однако императрица не хотела, чтобы посредницей становилась Дашкова, а через нее в курсе всего происходящего оказывался Александр Воронцов. Она всегда понимала, что этот вельможа ей «не слуга».

Итак, Дашковой отказали. Но когда это произошло? Вероятнее всего, в июле 1788 г. Мы помним, что княгиню не позвали на дачу в Царское. А Камер-фурьерский журнал свидетельствует, что в июле она вовсе не бывала при дворе. Возможно, императрица решила охладить политический пыл подруги, пока жажда давать советы не прекратится.

Неудивительно и взволнованное состояние княгини после разговора с монархиней. Объяснить его нашей героине помогла ссылка на свадьбу сына. Но сноска к тексту: «Я думала о парламенте и о письме герцога Зюдерманландского», – еще больше запутывает ситуацию. События оказываются привязаны аж к январю 1789 г.

Тогда ходило много слухов о возобновившемся сумасшествии английского короля Георга III. Судя по дневнику Храповицкого, императрица часто обсуждала с ним эту тему. В условиях войны на Россию оказывали давление прусский и британский кабинеты, которые согласовывали действия между собой. Выход одного партнера из игры затруднял действия другого. Но события в Лондоне были трудно предсказуемы. 11 января пришло донесение брата княгини С.Р. Воронцова, служившего послом при английском дворе. Он сообщал, что парламент хотел бы, признав короля недееспособным, возложить обязанности правления на наследника (будущего Георга IV). «В рассуждении регентства королева английская и министерство (правительство. – О.Е.) противятся партии сына своего, принца Валийского, и нарочно хотят власть его ограничить, дабы, отказавшись от правления, оставил оное королеве»{960}.

Задержка почты из Лондона подала императрице мысль о волнениях в городе. 21 января она призвала Дашкову, которая переписывалась с Кэтрин Гамильтон и могла кое-что знать о положении в стране. «В берлинских газетах… есть слова, будто предались наследному принцу флот и армия; нет ли революции? – запримеченное в газетах показано княгине Дашковой»{961}. В тот день Екатерина II затребовала у подруги сведений о королевской семье, с которой княгиня встречалась. Это был момент, когда княгиня вновь могла оказаться нужной.

Но уже в феврале наметившаяся было доверенность императрицы к Дашковой вновь улетучилась. Недобрую службу сослужили шведские связи. В перлюстрированном письме посла Нолькена, того самого, который пытался вручить Дашковой орден, передавались поклоны Анастасии Щербининой, дочери нашей героини{962}.

Подчеркнем, Дашковой вовсе не нужно было участвовать в политических интригах, чтобы вызвать подозрения. Ее контакты поминутно ставили княгиню в ложное положение. И нет ничего удивительного, что имя Екатерины Романовны всплыло в истории А.Н. Радищева, коль скоро тот находился под покровительством ее брата.

«Мысли, опасные по нашему времени»

«Под начальством моего брата по таможне служил один молодой человек по фамилии Радищев; он учился в Лейпциге, и мой брат был к нему очень привязан, – писала княгиня. – Однажды в Российской Академии в доказательство того, что у нас было много писателей, не знавших родного языка, мне показали брошюру, написанную Радищевым. Брошюра заключала в себе биографию одного товарища Радищева по Лейпцигу, некоего Ушакова, и панегирик ему. Я в тот же вечер сказала брату, который послал уже купить эту брошюру, что его протеже страдает писательским зудом …

Этот писательский зуд может побудить Радищева написать впоследствии что-нибудь еще более предосудительное. Действительно, следующим летом я получила в Троицком очень печальное письмо от брата, в котором он мне сообщил, что мое пророчество исполнилось. Радищев издал несомненно зажигательное произведение, за что его сослали в Сибирь»{963}.

Из приведенных строк следует, что княгиня не была лично знакома с Радищевым и вряд ли читала его книгу. История ареста автора «Путешествия из Петербурга в Москву» как будто прошла мимо нее, никак не затронув. Однако следующее сразу за рассказом о Радищеве описание дела Я.Б. Княжнина содержит характерную деталь: «В 1794 г. …вдова одного из наших знаменитых драматических авторов Княжнина, попросила меня напечатать в пользу его детей последнюю написанную им… трагедию. …Не знаю, прочла ли ее императрица или граф Зубов, но в результате… ко мне явился генерал-прокурор Сената Самойлов… [и] сообщил, что императрица намекнула и на брошюру Радищева, говоря, что трагедия Княжнина является вторым опасным произведением, напечатанным в Академии»{964}.

Речь шла о трагедии Княжнина «Вадим Новгородский», написанной одновременно с книгой Радищева в 1789 г. В ней главный герой поднимает восстание против призванного править на Руси варяга Рюрика. Потерпев поражение, Вадим предпочел смерть жизни под властью самодержца. Что ни говори, а посчитать пьесу опасной у Екатерины II были основания. Особенно в условиях, когда во Франции полыхал якобинский террор, а в январе 1793 г. была казнена королевская семья.