Читать книгу "Мельница на Флоссе - Джордж Элиот"

– Моя бедная, бедная матушка! разразилась Магги, тронутая до глубины сердце, бросаясь на шею своей матери: – я всегда огорчала вас и причиняла вам хлопоты. И теперь вы бы могли быть счастливы, если б не я.

– Э, моя милая! – сказала мистрис Теливер, прижимаясь к ее горевшей щеке: – я должна примириться с своими детьми; мне других уже не иметь; и хотя они мне и причиняют горе, я должна и тем быть довольна. Мне нечего уже более любить после того, что я лишилась своих вещей. А ты уже начинала было поправляться; право, и ума не приложу, как это могло случиться.

Прошло еще два-три дня, а Магги все еще ничего не слыхала о Филиппе. Опасение на его счет уже начинали ее беспокоить. Она собралась с силами и решилась узнать о нем на следующий же раз у Кенна. Он даже не знал, был ли Филипп дома. Старый Уоким был в дурном настроении духа, вследствие накопившихся неприятностей. За несчастьем молодого Жетсома, к которому он питал большое сочувствие, последовала неприятная катастрофа, разрушившая все надежды его сына, надежды, на которые он, вопреки своим чувствам, должен был дать согласие и о которых он имел неосторожность намекать в Сент-Оггсе – все это приводило его почти в ярость, когда кто-нибудь делал ему вопросы о его сыне. Но Филипп не мог быть болен, иначе призвали бы доктора; всего вероятнее, что его нет в городе. Это состояние неизвестности не давало Магги покоя: ее воображению представлялись те душевные муки, которые должны были терзать Филиппа. И что он мог думать о ней?

Наконец Боб принес письмо без почтовой марки и с адресом, написанным знакомою рукою, которая как-то давно вписала ее имя в одной из книжек ее Шекспира.

Ее мать сидела в комнате и Магги, с бьющимся сердцем, взбежала наверх, чтоб прочесть письмо наедине. Губы ее дрожали, когда она прочитывала его.

«Магги! я верю вам, я знаю, что вы никогда не думали меня обмануть. Вы хотели остаться верными и мне и всему свету – я был убежден в этом прежде, чем имел на это какое-либо основание, кроме того, что я сам знаю о вашей благородной, возвышенной натуре. Всю ночь, которая последовала за нашим последним свиданием, я провел в ужасных душевных муках. То, что я видел, окончательно убедило меня, что вы не были свободны от постороннего влияние, и это лицо имело над вами власть, какой я никогда не имел; но путем этих догадок – убийственных догадок, полных бешенства и жгучей ревности – я убедился в вашей правдивости; я был убежден, что вы останетесь верны мне, что вы отвергнете его, будете бороться с самой собою ради Люси и меня. Но я не предвидел исхода, который бы не был пагубен для вас, и ужас этого сознание делал покорность судьбе невозможною. Я предчувствовал, что он не покинет вас; я думал и тогда и еще теперь думаю, что то чувство, которое влекло вас друг другу, проистекало только от одной стороны вашего характера и принадлежит к тому частному, разрозненному действию нашей природы, которое причиняет половину несчастий, выпадающих на долю человека. В вас есть такие струны, которые напрасно бы я стал искать в нем. Но, может быть, я и неправ, быть может, чувства, которые я питаю к вам, походят на те чувства, которые художник питает к изображению, выработанному, взлелеянному им: он дрожит над ним, он боится вверить его другому, ему не верится, чтоб и для другого оно могло иметь столько же значение, столько же прелести.

«Я сам не был на столько уверен в себе, чтоб видеться с вами в то утро. Я кипел эгоистическою страстью; я был потрясен тем, что перенес в течение ночи. Я вам уже говорил, что я никогда не мог примириться даже с мыслью о слабости своих сил, то мог ли бы я примириться с мыслью о потере единственного существа, которое явилось ко мне с обещанием такого счастья, которое сообщило бы новое блаженное значение даже моим страданием.

«Но страдание той ночи приготовили меня к тому, что случилось на следующий день. Я не был удивлен: я был уверен, что он убедил вас пожертвовать всем для него, и ожидал только известий о вашей свадьбе. Я судил, о вашей и его любви по своей. Но я был неправ, Магги; в вас есть какое-то чувство, которое сильнее вашей любви к нему.

«Не буду вам рассказывать, что я перенес в этот промежуток времени. Но даже во время этой агонии и, среди тех мук, которые любовь должна перенести, чтоб отрешиться от всяких эгоистических побуждений, одной любви к вам было достаточно, чтоб удержать меня от самоубийства. При всем своем эгоизме я был далек от мысли явиться мрачною тенью, чтоб пресечь ваше блаженство. Я не мог покинуть света, в котором вы оставались жить, быть может, нуждались во мне: это составляло часть моей клятвы терпеть и ждать. Магги! это доказывает справедливость того, что никакие муки я не считал слишком дорогою ценою для достижение того блаженства, которое я нашел в любви к вам. Я хочу, чтоб вы не печалились моей печали. Я привык к лишением; я никогда не ожидал счастья; а в знакомстве с вами, в любви к вам я черпаю силы, которые примиряют меня с жизнью. Вы были для моего сердца тем же, что свет и краски для моих глаз, что звуки для моего уха; вы привели в ясное сознание царствовавший во мне хаос. Я нашел новую жизнь в попечении о вашем счастье, и горе предпочтительно пред своим, и это чувство изменило мое недовольствие и ропот в терпение, которое рождает более спокойные привязанности, более нежные страсти. Я полагаю, что только такая совершенная и горячая любовь могла ознакомить меня с жизнью, которая растет и увеличивается, сливаясь с другими существованиями, ибо прежде я всегда был отвлекаем от нее постоянным мучительным самосознанием. Я даже думаю, что этот дар перемещение жизни, который сообщен мне любовью к тебе, может сделаться новою силою во мне.

«Итак, моя милая! несмотря ни на что, вы были радостью моей жизни. Не упрекайте же себя из-за меня. Скоро я должен был бы укорять себя за то, что навязывал вам свои чувства и поторопил вас дать слово, которое тяготит над вами как оковы. Вы хотели остаться верными вашему слову – и вы были верны. Я имею понятие о глубине вашей жертвы по тому получасу свидание, когда я начинал мечтать, что, может быть, вы меня любите. Но нет, Магги, а не имею притязаний ни на что, кроме ваших воспоминаний обо мне.

«Сначала я не хотел вам писать; я не хотел самовольно навязываться, броситься к вашим ногам и тем возобновить свою вину – нет, я был далек от этой мысли; я даже с ужасом отшатнулся от нее. Но вы меня не осудите, вы не припишете мне дурных побуждений. Я знаю, что мы должны еще долгое время оставаться в разлуке: злые языки принудят нас к этому, если не что иное. Но я не уеду отсюда; я всегда буду душою с вами, где бы я ни был. И помните всегда, что я весь принадлежу вам без эгоистических желаний, но с преданностью, которая не допускает этих желаний.

«Да благословит вас Бог, любящее, возвышенное создание! Если и все вас дурно поняли, то не забывайте, что существует человек, который ни на минуту не усомнился и который постиг вас десять лет назад.

«Не верьте никому, что я болен, потому что не выхожу из дома. У меня только нервная головная боль, не сильнее чем бывало прежде. Нестерпимый жар заставляет меня сидеть дома днем. Я довольно силен, чтоб повиноваться малейшему слову, которое скажет мне, что я могу быть вам полезен словом или делом.

Ваш по гроб, Филипп Уоким».