Читать книгу "Каннибалы - Юлия Яковлева"

Собрались и не расходились.

– Как собрались, так и разойдутся. Все уже им сказали. Оборудование было в исправности. Техническая проверка была по плану. Страховые выплаты будут произведены, – казалось, что раскачивался маятник. От него наливалась тяжестью голова.

– А если не разойдутся?

– Замерзнут, захотят пи-пи – разойдутся. На морозе не поссышь.

Бориса передернуло.

– Будут журналисты…

– В газетах и по телеку этого не будет.

– Будут фотографии в сетях. Напишут люди. Другие подхватят…

– Ну и что? – удивился Степнов. – А потом случится что-нибудь еще. Все кинутся туда. Фото, посты, трали-вали. И о вас – о нас, – ухмыльнулся, поправив, – …все снова забудут.

В голосе его была искренность.

Снаружи сделалось как-то сумеречно, плетущийся автомобиль уже обступали, пару раз водитель пустил мигалку, сирену: синий вопль. В окна уже заглядывали лица. Борис боялся поднять на них взгляд.

Степнов же держался так непринужденно, будто все происходило не за стеклом, а на экране: он их видел, а они его нет.

Он ничего с собой поделать не мог – опять плюхнул ладонь Борису на коленку, похлопал:

– Все забывают всё. И очень быстро. Такова наша жизнь. Век больших скоростей, век цифровых технологий, – поэтически добавил он.

На этот раз Борис успел заметить, что у него за часы. Сам Степнов предпочитал технологии традиционные. Это был классический Breguet в золотом корпусе.

Борис крикнул водителю:

– Стой!

Дернул на себя мягко подавшуюся ручку, выкатился из машины. Как был в своем московском пальто и без шапки (зачем в Москве шапка, если есть машина и шофер?). Наверное, в глубине души он представлял себе это идиллически. Они спросят. Он начнет рассказывать. Про возраст шахты. Очень большой, очень: ее начали в восемнадцатом веке. Расскажет про глубину. Есть такое понятие – «усталость металла». Но можно сказать, что есть и усталость земли. Однажды случается.

Он все это готов был объяснить.

Он видел перед собой первое кольцо. Полукольцо: с тыла его подпирал ледяной бок губернаторского «мерина». Лица женщин в обрамлении капюшонов. Тела-горы под толстыми куртками. Ему сперва показалось, что он никогда еще не видел столько некрасивых женщин сразу. Плоть, как будто раздутую и перекошенную возрастом, заботами, нездоровой едой, тяжелым климатом.

А потом одна надула щеки. И не успел Борис удивиться, понять, что она такое делает, как в лоб ему ударил плевок. Рука инстинктивно дернулась вверх (поздно). По харкающим звукам со всех сторон, по выкрикам, Борис понимал, что происходит. Плевки медленно замерзали на его пальто, в волосах.

Борис отнял руку от лба, вытер глаза.

Крики не сразу, но стихли. Теперь он стоял в кольце их ничем не прикрытого горя. Всхлипнула одна. Другая. Борис закрыл плачущее лицо обеими руками.

Этот снимок и оказался вирусным. Превзошел по популярности даже тот, где женщина еще только надувала красные от мороза щеки для первого плевка.

Его подхватили сначала «В Контакте». Потом новостные платформы. Потом он веерами стал разлетаться по «Фейсбуку». Видео начало накручивать счетчик на YouTube.

В гостинце Борис оказался только вечером – московским утром.

Он наконец содрал с себя омерзительное пальто. Ощутил, что на нем несвежие трусы, что он давно не менял носки и давно не чистил зубы. Опорожнил мочевой пузырь. В животе напомнил о себе старый, еще питерский гастрит. Борис посмотрел в зеркало. И понял, что совершил еще одно путешествие.

Он увидел того, кем он, по-видимому, и был на самом деле. Но в Москве как-то умел забыть.

В зеркале был человек, которому шестьдесят. Борис кое-как разделся и заполз под одеяло.

Заснуть Борис не успел. В дверь постучали.

Борис подумал, что сейчас он Степнова убьет. И даже знал, чем и как: ударит по виску тяжелым стеклянным тюльпаном с лампочкой внутри, который сейчас стоял на прикроватном столике.

Прошлепал к двери. Приоткрыл.

На пороге стояла Вера. Парка с рыжим мехом, крепкие ботинки. Из кармана, как язык, вываливалась шапка. Вера любила кататься на горных лыжах – перескакивать в зиму откуда угодно, поэтому и на сей раз сборы были молниеносными. Она подняла пухлую сумку и сказала:

– Привезла теплое.

В Москве был белый день. К этому времени уже все в Москве (конечно, не все «все», а кто надо «все») поняли, что Борис Скворцов – человек конченный.

Все, включая самого Бориса.

Потому что это известно было всем уже давно: президент Петров ненавидел слабых.

Вера уронила сумку на пол, обняла мужа в ответ.

– Зайдем, давай зайдем… Босой… Пол холодный, – шептала Вера. А он все не мог разжать руки.

2

Слабость это для женщин.

Мужчина должен быть сильным.

Сильным и немногословным.

Когда губернатора Степнова соединили, Петров повернулся к столу спиной. Отошел к окну. Как будто опасался, что Степнов может его увидеть. Что кто-то может его увидеть. На лице Петрова было смятение. О том, чтобы показать свое смятение кому бы то ни было, не могло быть и речи.

– Викт Викторыч… – испуганно токовал по громкой связи Степнов. – Викт Викторыч.

Он боялся отставки. Боялся молчания. Не понимал, какую реакцию вызвал его доклад. То есть слишком плохо знал президента – и конечно, в силу этого заслуживал отставки. Потому что знать бы пора: Петров ненавидел слабость. Свою в том числе.

Мужчина должен знать свое дело. Быть прямым. Прямота говорит о силе. Обманывать – можно: хитрость это не то же самое, что хитрожопость! Хитрожопость – признак слабости.

Девяносто девять процентов так называемых европейских политиков Петров считал хитрожопыми слабаками. Осуждать – его? Какое у них-то право? Да очутись они на его месте, ни один не продержался бы и дня.

Мужчина не треплется. Он действует.

Треплются – слабаки.

Но как действовать сейчас, что делать, Петров не знал. И поэтому молчал.

В дни национальных катастроф – а таких Петрову пришлось пережить немало, потому что у власти он был уже давно – президент исполнял свой коронный номер, которым давно навлек насмешки и ненависть многих, но иначе не мог: обморок жука.

– Викт Викторыч?.. Викт Викторыч? – напрасно тыкал жука палочкой бестелесный губернатор.

Петров быстро подошел и нажал кнопку: конец связи.

Чего они все от него хотят? Чтобы он повернул вспять время? Воскресил мертвых? Насытил толпы пятью хлебами и двумя рыбинами? Петров ненавидел всех, кто в такие дни лез напомнить ему о невозможном: просил помощи, ждал приказов и распоряжений. Он не мог обратить время вспять, воскресить мертвых, а обвал в шахте заставить подняться. Они это хотят от него услышать? Слабость?