Читать книгу "Соблазн - Хосе Карлос Сомоса"

– «Не проклинай себя, ведь ты мне – все…»[13]

Репетиция была безобидным упражнением, основанным на разработках группы ФОКС. В нормальном состоянии она меня никоим образом не затронула бы, но теперь, глядя на них, я почувствовала себя как после бокала крепкого ликера. И подумала о том, что раньше никогда не приходило мне в голову: маска Оргии требовала, чтобы наживка была отвергнута сознанием объекта охоты, как раз для того, чтобы зацепка сработала, точно так же, как персонаж леди Анны позволил соблазнить себя безобразному Глостеру, несмотря на испытываемое к нему отвращение. Тот факт, что одна из участниц сцены была моей сестрой, без сомнения, провоцировал во мне это отторжение и тем самым растущее желание моего псинома с еще большей легкостью. Я решила остановить их. Мне вовсе не хотелось подвергнуться риску оказаться на крючке у собственной сестренки.

Несколько лиц обернулось ко мне, когда я вмешалась. Тренер-постановщик – мускулистый лысый тип с сильным немецким акцентом – скорчил недовольную мину, но разрешил «срочно» поговорить с Верой. Мы пошли в гримерку, и мне совсем не понравилось, что Элиса направилась вслед за нами, словно представляла собой неотделимую от Веры вторую ее половину или же горела желанием защитить ее от моего тлетворного влияния.

Гримеркой служила узкая комнатка, уставленная черными стеллажами, с классическим зеркалом, подсвеченным лампочками, и комодом. Там висели два халатика, но ни одна из девушек не накинула его. Элиса, похоже, чтобы хоть как-то оправдать свое присутствие, начала натягивать чулки в сеточку. Вера же достала из ящика комода блестящий шелковый шарф и развернула его. Обе обменивались заговорщицкими улыбками, как старшеклассницы.

– Эли сказала, что видела тебя в театре, с Мигелем. – Вера выглядела очень довольной. – Тебе понравилось наше «представление»?

– Мы с тобой можем поговорить наедине – только ты и я? – без всяких экивоков задала я вопрос.

– О, так это нечто секретное? – Вера играла с шарфом, то накидывая его на грудь, то снимая. – Разговор тет-а-тет между сестричками?

Я понимала, что она пытается меня спровоцировать, но не поддалась.

– Все равно, – произнесла Элиса, с кошачьей грацией томно поглаживая абажур стоящего возле стены торшера, – я уже ухожу.

Она приложила к губам указательный палец, поцеловала его, а затем провела им по губам Веры. И, проходя мимо, адресовала мне лукавую улыбку. Я ответила ей тем же. Я на нее не сердилась, впрочем, и на Веру тоже. Обе были слишком юны, и им слишком нравилось быть наживками, как и всем нам. Я тоже прошла через этот этап и хорошо знала ощущение всевластия, когда можно добиться всего, чего бы ни захотела, лишь соответствующим образом двигаясь или произнося слова. Та самая иллюзия, что ты целиком и полностью хозяин и собственной судьбы, и судеб тех, кто тебя окружает, – как думает злокозненный Ричард III в трагедии Шекспира.

Когда мы остались вдвоем, поведение Веры резко изменилось: заметным стало явное раздражение. Она обмотала шарфик вокруг шеи и повернулась ко мне спиной, чтобы взять халатик.

– Поторопись, сестренка, – заявила она, – мне нужно возвращаться на репетицию.

Секунду я молча разглядывала ее. Меня почти растрогала ее юность, ее упругая гладкая кожа. Вера была ниже меня ростом, но с очень хорошей фигурой. Волосы ее, в отличие от моих русых, которые я стригла до плеч, были очень длинными, темно-каштановыми, почти черными, а сейчас влага от принятого недавно душа делала их еще темнее. Со спины она казалась более взрослой, потому что еще не сформировавшаяся грудь и сияние улыбки выдавали наивность, но о ее физической натренированности говорили мускулы. Смотреть на нее – одно удовольствие. Я ее очень любила, всеми силами души. Она моя сестра, единственное, что осталось у меня на этом свете. Мы жили вместе до тех пор, пока она не достигла возраста, в котором я сама уже стала наживкой, – пятнадцати лет, но я решила никогда не оставлять ее. И оберегать.

– Ты уже догадалась, чего я хочу, – объявила я.

Она сняла халат с вешалки, но не надела. И когда повернулась ко мне, лицо было наполовину скрыто волосами.

– Так, значит, ты уже обо всем знаешь. Добряк Мигель не смог удержать язык за зубами…

– И вот теперь, когда мне все известно, я пришла сказать тебе, что ты не можешь на это пойти.

– К вашему сведению: Вере уже восемнадцать, а в следующем месяце исполнится девятнадцать, – объявила она в ответ, особенно подчеркивая числительные. – Дай мне жить своей жизнью.

– Это именно то, чего я хочу всем сердцем, – чтобы ты жила. Поэтому ты не будешь принимать участия в охоте на Наблюдателя. Я собиралась сказать тебе только это. Увидимся позже.

Ее слова, процеженные сквозь зубы, заставили меня остановиться, когда я уже повернулась, чтобы уйти:

– Иди ты в жопу, сестренка!

– Я иду беседовать с Падильей, что более или менее то же самое.

– У тебя нет никакого права диктовать мне, что я должна или не должна делать!

– Я как раз тот человек, который имеет полнейшее право – самое полное в мире – говорить тебе, что ты должна делать! И к тому же я знаю, что стоит на кону.

– Я тоже знаю, что стоит на кону!

– Ты об этом никакого чертова понятия не имеешь. Наблюдатель – очень крупная дичь и очень серьезная охота.

– И что с того?

– То, что ты просто к этому не готова.

– А Падилья полагает, что да, готова!

Ее напускное самообладание мало-помалу съеживалось. Этого я и добивалась – вывести ее из себя, чтобы впала в истерику, чтобы показать ей, какой она на самом деле еще ребенок.

– Не кричи, пожалуйста. Единственное, что интересует Падилью, – возможность продемонстрировать в конце месяца, что он не зря получает зарплату, и сократить расходы. Они уже урезали бюджет, предназначенный для наживок с опытом, и теперь используют студентов. Ну и пусть, это его дело. Но ты в этой команде играть не будешь.

– Ну и как ты этого добьешься, Диана?

На ее лице появилась гримаса, от которой у меня сжалось сердце, – так она напомнила мне лицо мамы, когда та сердилась.

– Ты что, переспишь с ним, чтобы он вышвырнул меня? Покажешь ему Оргию, как делала это для Женса в поместье?

На ее выпад мне было плевать. Я знала, что Вера просто завидует тому, что меня учил сам Женс.

– Падилья сделает то, что я скажу.

Этот простой ответ ее отрезвил. Лицо Веры стало похоже на подернутую льдом поверхность озера, по которой я стукнула каблуком. Мне стало жаль ее, я заметила, что тон ее смягчился, и она попыталась надавить другие пружины: