Читать книгу "Соблазн - Хосе Карлос Сомоса"

– Знаешь что? – продолжил он. – Падилья недавно ездил к Клаудии Кабильдо… Он рассказал мне о ее состоянии… – Мигель опустил голову, и мгновение я созерцала только его поседевшие волосы. – И я подумал, что… что ни за что на свете не хотел бы, чтобы ты превратилась в это, если тебе не повезет и ты переживешь нечто подобное… Я не хочу, чтобы ты продолжала, Диана. И теперь еще меньше, чем когда бы то ни было…

Клаудию Кабильдо три года назад похитил один псих, известный как Ренар… Я тоже время от времени навещала ее и знала, что сотворил с ней этот Ренар. В тот момент мне не хотелось об этом вспоминать.

Я во время паузы глубоко вздохнула и смягчила тон:

– Я и не думаю продолжать, Мигель. Решение уже принято. Я же сказала, что оставлю работу, и я это сделаю. По-видимому, то, что со мной творится… Просто мне нужно больше времени, чтобы это принять.

– Звучит так, будто речь о разрыве отношений… – сыронизировал он.

Мгновение я обдумывала его слова. Мне не приходило в голову рассматривать свою отставку под таким углом зрения.

– Кажется, Виктор Женс как-то говорил, что покинуть того, кого ненавидишь, все равно что покинуть любимого, – сказала я в ответ. – И то и другое опустошает тебя.

– Виктор Женс был свиньей.

Я расхохоталась:

– А ты не слишком от него отстаешь! – Ну невозможно не любить человека, способного тебя рассмешить, когда тебе так плохо. – Думаю, что вполне смогу жить и не в качестве наживки, если ты мне поможешь.

Иногда у меня складывалось впечатление, что я героиня романтической драмы – наивной и пустой. И когда мы обнялись, это ощущение возникло вновь, и мне даже почудилось, что зазвучала какая-то мелодия. Я чувствовала себя любимой и полной сил, прижавшись к крепкой груди этого мужчины, словно его объятия были шелковистым манто, но в то же время – глупой и слабой, словно что-то протестует против этой отдачи себя. Как собака, которая подставляет ласкам свой живот, но в любой момент готова укусить.

Когда мы разомкнули объятия, Мигеля, как мне показалось, одолела робость. Он делал вид, что разглядывает обложку кассеты с головидео, которую сам и положил на полку, когда мы вошли в «комнату правды», – запись выступления из Алтеи, одну из самых жестоких репрезентаций маски Невинности, которые когда-либо исполнялись, – с использованием наживок против их воли и под предводительством ФБР. Мне вспомнилось, как Женс добавлял: «Ее сделали в те времена, когда ФБР еще была серьезной институцией». И я, в который уже раз, спросила себя, не превратила ли новая работа в «серьезную институцию» и Мигеля. Он уже больше двух лет работал в новой должности, оставив карьеру наживки в том возрасте (сорок лет), когда большинство из нас, если выйти в отставку раньше не удалось, оказывались или уже на том свете, или «упавшими в колодец». Тем не менее казалось, что на Мигеле все пережитое не отражается.

Наконец он перестал разглядывать кассету с головидео и обернулся ко мне:

– Есть… кое-что еще, Диана. Падилья не хотел тебе говорить…

То, что я увидела в его глазах, заставило меня вздрогнуть. И он продолжил, сглотнув слюну:

– Это касается твоей сестры.

5

Свободно передвигаться по «Хранителям», как и по любому другому полицейскому театру, непросто. И не сказать чтобы наличествовала некая мудреная система слежения с вооруженными агентами и сложными электронными гаджетами, которые, если подумать, совершенно бесполезны, потому как самую продвинутую технологию можно одолеть с помощью другой, новейшей, а самые натренированные люди с легкостью могут быть скручены людьми более опытными. Здание само по себе также ничем особенным не отличается: загородная усадьба в полусотне километров к северо-востоку от Мадрида, двухэтажное каменное строение с подвалом. Когда идут репетиции, все вокруг забито машинами и даже грузовиками, паркующимися возле входа, а как только работа заканчивается, все разъезжаются и не остается ни следа от того, чем они тут занимались, кроме разве что вещей из «комнаты правды» и кое-каких разрозненных предметов мебели. Случайно попавший сюда человек подумал бы, что тут снимают кино. При въезде во двор обычный охранник вслед за церемонным приветствием попросит предъявить то или иное удостоверение – и все. Ни сторожевых собак, ни снайперов, ни колючей проволоки. И тем не менее, как и в известном рассказе Кортасара, плохо придется тому бедняге, который решит проникнуть в «захваченный дом» театра во время постановки в исполнении наживок.

Несмотря на это, как только Мигель закончил говорить, я стиснула зубы и, не промолвив ни звука, повернулась и вышла из «комнаты правды», не обращая внимания ни на него, ни на мельтешение встретившихся на моем пути коллег и разного рода технических работников. Опустив глаза в пол, как мы обычно и передвигаемся по театру, ни на кого не глядя и ни с кем не разговаривая, я прошла через холл и, не дойдя до комнаты отдыха (большой гостиной, где стояли стол для игры в пинг-понг, несколько спортивных тренажеров и автомат с безалкогольными напитками), свернула к лестнице, ведущей к сценам в подвале. На доске при входе было написано название разыгрываемой в данный момент маски – «Оргия». «Звучит неплохо», – торопливо приписал какой-то шутник внизу. Филия Оргии не являлась моей, но некоторые жесты из соответствующей маски могли вывести меня из нормального состояния, так что я была благодарна за предупреждение. Я толкнула дверь и вошла в темноту.

Там было четыре освещенные сцены, на каждой – по двое или трое наживок. Одну сцену занимали несовершеннолетние, на остальных трех я увидела юных, но уже взрослых. На всех четырех репетировали Оргию, и атмосфера стояла тяжелая, почти вязкая. Слышалось тяжелое дыхание и реплики из шекспировских пьес, перемежаемые скупыми указаниями постановщиков. Я продвигалась все дальше, обходя в полумраке чьи-то фигуры, пока не оказалась возле последней сцены в зале.

На ней была моя сестра. Декорациями служили несколько деревянных кубов, освещенных юпитерами, и Вера каталась по полу возле них. Пока я наблюдала эту сцену, к ней присоединилась Элиса Монастерио. Обе были обнажены, их тела сплетались в какой-то странной хореографии недоступных ласк, словно что-то мешало им коснуться друг друга. Элиса делала это очень ловко, профессионально, а вот Вера, как с сожалением я отметила, ошибалась, причем именно потому, что слишком старалась проделать все максимально хорошо. Подключала волю, что и было обычной ошибкой новичка. Она еще не знала, что работа наживки заключается не столько в том, чтобы обмануть другого, сколько в том, чтобы обмануться самому. Наша главная сила зиждется на том, что мы не осознаем, какой силой обладаем. Элиса тоже была новенькой, но у меня и тени сомнения не было, что она станет очень ценной наживкой. А вот Вера – еще совсем зеленая. Когда настал момент разыграть сцену маски – диалог между Анной и Глостером из «Ричарда III», – Элиса делала это с удивительной простотой:

– «Пусть ночь затмит твой день, день сгубит жизнь…»

Вера ответила ей репликой: