Читать книгу "«Окопная правда» Вермахта. Война глазами противника - Артем Драбкин"

– А когда вы наступали?

– Были ситуации, когда было страшно, во время сильного артиллерийского или минометного огня. Тогда всем страшно, а если кто-то говорит, что не страшно, то там что-то не так.

– Какие вы получили награды за войну?

– Да, я получил несколько. Я три раза был легко ранен – получил знак за ранения. За окружение Умань– Винница ЕК2, Железный крест второго класса. За зимнюю кампанию на Миусе «мороженое мясо». Потом я получил пехотную атаку. Потом знак «ближний бой», на Кавказе в лесу был ближний бой, на расстоянии нескольких метров мы столкнулись с русскими. Этот знак давали, как говорят, «если ты видел белок в глазах врага». В марте 1945-го, прямо перед концом войны, я получил Железный крест первого класса за разведку. Я уточнил нахождение немецких позиций, и мы смогли соединиться. Во время этой разведки меня обстреляли. У меня карманы брюк были забиты боеприпасами. Боеприпасов не хватало, и, когда они были, мы ими забивали все, что можно. У меня боеприпасы были в нагрудных карманах и в карманах брюк. Пуля попала в карман брюк, набитый патронами. Патроны разлетелись, а у меня было только три или четыре осколка в ноге, которые я сразу вытащил. Это уже была моя вторая разведка, и мне дали ЕК1.

– Как вы хоронили убитых?

– Очень по-разному. Если было большое сражение, то могло случиться так, что мы не могли всех похоронить. Когда мы наступали, мы видели очень много непохороненных русских. Иногда, на Кавказе, мы хоронили в могилах глубиной 40 сантиметров, потому что там были скалы. На Украине было по-другому, там была хорошая, глубокая земля, там мы копали могилы больше метра глубиной. Но так, как сейчас в Германии, когда могилы обычно 2 метра, мы не хоронили, времени никогда не было. Обычно ставили крест, сначала еще ставили стальную каску погибшего и цветы. Потом, на Кавказе, когда мы отступали, мы не делали холм над могилой, потому что мы узнали, что русские часто раскапывают могилы в поиске обручальных колец и всего такого. Мы со своих павших все ценные вещи снимали.

– Вы участвовали в рукопашных боях?

– Первый номер расчета тяжелого пулемета нечасто попадет в такие ситуации. У меня такого не было.

– Говорят, что в лагерях военнопленных довольно быстро устанавливалась немецкая администрация, и главную роль там играли солдаты, попавшие в плен под Сталинградом. У вас в лагере такое было?

– У нас в лагере было так, что офицеры были вместе с нами в лагере, они не были отделены. У нас в лагере, как в Кишиневе, так и в Сталино, я не замечал никакой группы плененных под Сталинградом. В лагере в Сталино офицеры получали немного лучшее снабжение. В Кишиневе такого не было, со мной на одних нарах спал артиллерийский капитан из Парижа, который там великолепно жил, а сейчас у него, по сравнению со мной, не было никаких преимуществ.

– Какая-то иерархия в лагере была?

– Да. Портные, повара, комендант лагеря, переводчик, переплетчик, столяры, слесари, банщики – они были в привилегированном положении.

– Вы сами фотографировали?

– Да, я сам долгое время фотографировал. В 1944 году русские захватили наш обоз за линией фронта, в повозке были наши рюкзаки, и там был мой фотоаппарат. После этого у меня не было фотоаппарата, я не фотографировал.

Во время войны у меня была подруга по переписке. Она мне в Россию прислала 250 писем. Я эти письма послал домой родителям, чтобы они их сохранили. Они их брали с собой в бомбоубежище, чтобы они не пропали. Когда я вернулся домой, я их нашел. Эта девушка мой рукописный дневник, который я ей посылал, перепечатывала на печатной машинке. Мой учитель, у которого я учился на переплетчика, переплел мне четыре книги.

Эрт Зигфрид (Ehrt, Siegfried)

Синхронный перевод – Анастасия Пупынина

Перевод записи – Валентин Селезнев

– Я родился в 1922 году в Саксонской Швейцарии, южнее Дрездена, у чешской границы, вырос в окрестностях Дрездена, ходил в школу, потом в старшую школу, сдал экзамены на право поступления в университет, а в октябре 1940 года пошел добровольцем в армию, в горные егеря.

– Перед началом войны у вас было ощущение, что война вот-вот начнется?

– В воздухе витало напряжение. Мы не думали, что война начнется, но выглядело так, что война мимо не пройдет.

– Как вы персонально восприняли начало войны? Вы были рады, вы боялись?

– Персональное отношение – это хороший вопрос. Мы были солдаты, которые выполняют приказ. Приказали вступить в бой, значит, так оно и надо. Если ты стал солдатом и начинается война, то вопроса, хочешь ты или не хочешь воевать, не возникает. Мы думали, что война быстро закончится. После наших успехов во Франции и в других местах мы не думали, что она долго продлится.

Я воевал в третьей горнострелковой дивизии, которой командовал генерал-полковник Дитль. 22 июня 1941 года мы маршировали по Финляндии по направлению к финско-русской границе. Продвигались походным порядком до района нападения на русской границе. На Арктическом фронте, насколько я знаю, война началась на неделю позже, чем на Восточном фронте, в Польше. Потом напали вместе с финнами. Мы наступали из Финляндии в направлении Мурманска.

– Каким был первый бой?

– Бой для нас, молодых людей, был очень тяжелым. Мы получили горький опыт потерь, но это была война.

– Как вы в тот момент оценивали противника?

– Это очень тяжелый вопрос. Противника мы очень редко видели, но мы знали, что он воюет, стреляет и, точно так же как мы, старается добиться своих целей. Первые встречи? Ну, какие у нас тогда были встречи с русскими – никакие. Мы знали, что русские нетребовательны, хорошо ориентируются и передвигаются на местности. Я не видел ни массовых сдач в плен, ни перебежчиков, а я воевал не только у самого Северного Ледовитого океана, но и в районе Салла – Кестеньга– Куусамо. Там были вековые леса, тайга, и русские там очень хорошо воевали.

– Что в тот момент было самым трудным противником – артиллерия, танки, авиация?

– Бороться тяжелее всего было с природой. Что касается авиации, то один раз к нам прилетел русский штурмовик, «рата». Мы спрятались в расщелине скалы. Он попытался нас обстрелять, но мы уже перешли на другую сторону скалы. Точно так же делали русские солдаты. Это опыт.

Зигфрид Эрт

– Как долго вы в первый раз были на фронте, до того как вас отозвали в школу?

– С июня по ноябрь.

Когда фронт остановился на реке Лица, меня отозвали в военную школу в Потсдам. Там я учился три месяца. Изучал все, что положено знать офицеру – горному стрелку: тактику, руководство подразделением и так далее. В феврале 1942 года мне присвоили звание лейтенант. В мае – июне я вернулся свой в 139-й полк «Нарвик». Третья горная дивизия после тяжелых боев на севере была расформирована. Генерал Дитль сохранил только 139-й полк горных егерей в качестве армейского резерва. С Крита на Арктический фронт пришла шестая горная дивизия генерала Шорнера. Наш полк перебросили в Кестиньгу.