Читать книгу "О, счастливица! - Карл Хайасен"

– Ты ее нашел? – спросил Кроум.

– Да, – ответил Дик Тёрнквист.

– Где?

– Сомневаюсь, говорить ли тебе…

– Тогда не говори, – сказал Кроум. Он лежал на покрывалах, переплетя пальцы за головой. Чтобы трубка держалась у уха, он сунул ее в ямку над ключицей. За годы разговоров с редакторами из номеров мотелей он довел до совершенства технику использования телефона лежа и без всякой помощи рук.

Тёрнквист сказал:

– Она записалась на реабилитацию, Том. Говорит, что подсела на антидепрессанты.

– Это просто смешно.

– Говорит, что поедает прозак как конфетки.

– Я хочу, чтобы ей вручили повестку.

– Уже пробовал, – признался Тёрнквист. – Судья велит оставить ее в покое. Хочет слушания, чтобы выяснить, не является ли она умственно неполноценной.

Кроум горько хмыкнул. Тёрнквист был полон сочувствия.

Мэри Андреа Финли Кроум сопротивлялась разводу уже почти четыре года. Ее не удовлетворяли обещания завышенных алиментов или отступных наличными. Я не хочу денег, я хочу Тома. Больше всех недоумевал сам Том, который прекрасно отдавал себе отчет в собственной несостоятельности в качестве семейного партнера. Разногласия невероятно затянулись, поскольку дело завели в Бруклине, худшем месте в мире – за исключением, быть может, Ватикана – для ускоренного развода. Еще больше осложнял процедуру тот факт, что проживающая отдельно от супруга миссис Кроум была театральной актрисой, способной, как она время от времени и демонстрировала, убедить самого стойкого судью в хрупкости собственной психики. К тому же у нее имелась привычка ни с того ни с сего пропадать на несколько месяцев вместе с невразумительными гастролями – в последний раз это была музыкальная обработка «Молчания ягнят», – что затрудняло вручение ей судебных повесток.

Том Кроум сказал:

– Дик, я так больше не могу.

– Слушание о дееспособности назначено через две недели, считая с завтрашнего дня.

– Насколько она сможет это затянуть?

– В смысле, каков рекорд?

Кроум поднялся и сел на кровати. Он успел поймать телефон до того, как тот шлепнулся ему на колено. Он поднес трубку вплотную к губам и громко спросил:

– У нее хотя бы есть адвокат, черт подери?

– Сомневаюсь, – ответил Дик Тёрнквист. – Том, отдохни немного.

– Где она?

– Мэри Андреа?

– Где этот реабилитационный центр?

– Ты вряд ли хочешь знать.

– О, дай угадаю. Швейцария?

– May и.

– Блядь!

Дик Тёрнквист заметил, что все могло быть и хуже. Том Кроум буркнул, что в этом он не уверен. И позволил адвокату найти для предстоящего слушания пару свидетелей-экспертов по прозаку.

– Вряд ли это сложно, – добавил Кроум. – Кому не по вкусу халявный вояж на Гавайи?

Спустя два часа он резко проснулся от легкого прикосновения ногтей к щеке.

Кэти. Кроум понял, что уснул, не закрыв дверь. Дебил! Он вскочил.

В комнате было темно. Пахло душистым мылом.

Кэтрин? – Господи, она, наверное, сбежала от мужа!

– Нет, это я. Пожалуйста, не включайте свет.

Он почувствовал, как прогнулся матрас, когда Джолейн села рядом. В темноте она нашарила его руку и поднесла к своему лицу.

– О нет! – вымолвил Кроум.

– Их было двое. – Говорила она невнятно.

– Дайте мне взглянуть.

– Пусть будет темно. Пожалуйста, Том.

Он провел рукой по ее лбу, вдоль щек. Один глаз заплыл и не открывался – кровоточащая опухоль, горячая на ощупь. Верхняя губа рассечена, в крови и с запекшейся коркой.

– Иисусе, – выдохнул Кроум. Он уложил ее на кровать. – Я вызываю врача.

– Нет, – ответила Джолейн.

– И полицейских.

– Не смейте!

Кроуму казалось, что его грудь вот-вот взорвется. Джолейн осторожно потянула его вниз, теперь они лежали бок о бок.

– Они забрали билет, – прошептала она.

Ему понадобилась секунда, чтобы понять – лотерейный билет, ну конечно.

– Они заставили меня его отдать.

– Кто?

– Никогда их раньше не видела. Их было двое.

Кроум услышал, как она сглотнула, борясь со слезами. В голове у него шумело – он должен что-то сделать. Доставить женщину в больницу. Оповестить полицию. Опросить соседей – вдруг кто-то что-то видел, что-то слышал…

Но Том Кроум не мог пошевелиться. Джолейн Фортунс вцепилась в его руку так, словно тонула. Он перевернулся на бок и осторожно ее обнял.

Она задрожала и произнесла:

– Они заставили меня его отдать.

– Все в порядке.

– Нет…

– С вами все будет хорошо. Вот что сейчас важно.

– Нет. – Она расплакалась. – Вы не понимаете.

Через несколько минут, когда ее дыхание успокоилось, Кроум дотянулся до прикроватного столика и включил лампу. Джолейн закрыла глаза, он осмотрел порезы и синяки.

– Что еще они сделали? – спросил он.

– Били меня по животу. И по другим местам.

Джолейн видела, как сверкнули его глаза, напряглась челюсть.

– Пора вставать, – сказал он. – Мы этого так не оставим.

– Чертовски верно, – согласилась она. – Потому я к вам и пришла.

Пять

Они по очереди осматривали себя в зеркало заднего вида, Пухл изощренно ругался:

– Ебаная ниггерская сука, надо было ее, блядь, грохнуть!

– Ara, ara, – согласился Бод Геззер. Им обоим было больно как черт знает что, и еще хуже оба выглядели. У Пухла на щеках были глубокие царапины, а левое веко распорото пополам – один край моргал, другой нет. Он был весь в крови, по большей части в собственной.

– В жизни таких жутких ногтей не видел, – сказал Пухл. – А ты?

Бод невнятно согласился. На его лице и горле остались многочисленные следы от укусов, алые по краям. К тому же сумасшедшая стерва откусила заметную часть его брови, и теперь Бод испытывал серьезные трудности, пытаясь заткнуть дыру.

Измученным голосом он произнес:

– Важно, что билет у нас.

– И хранить его буду я, – отозвался Пухл. – Для безопасности. – И для справедливости, подумал он. Еще не хватало, чтобы у Бода Геззера хранились оба билета «Лотто».