Читать книгу "Остаток дня - Кадзуо Исигуро"

– Простите, мистер Стивенс, но я должна закончить. Я считаю, что вашего отца следует освободить от исполнения многих обязанностей. Прежде всего, нельзя поручать ему носить тяжелые подносы. Поглядеть, как у него руки трясутся, когда он входит с подносом в столовую, так прямо ужас берет. Не сегодня – завтра опрокинет он, опрокинет поднос на колени какой-нибудь даме или джентльмену. Я вам больше скажу, мистер Стивенс, хоть и не хочется, – я обратила внимание на нос вашего батюшки.

– Вот как, мисс Кентон?

– К сожалению, да, мистер Стивенс. Позавчера вечером я проследила, как ваш отец медленно-медленно движется с подносом в столовую, и ясно увидела, что с самого кончика носа у него свисает огромная капля, да прямо над супницей. Не сказала бы, что такое зрелище благоприятствует хорошему аппетиту.

Размышляя об этом сегодня, я не рискну утверждать, что мисс Кентон в тот день говорила со мной так смело. Разумеется, за долгие годы работы бок о бок нам случалось вступать в весьма резкие перепалки, но разговор, который я тут привел, имел место все же на раннем этапе нашего знакомства, и мне представляется маловероятным, чтобы даже мисс Кентон могла тогда столь далеко зайти. Да, я не рискну утверждать, что она и вправду могла позволить себе высказывания типа: «Сами по себе эти упущения, может быть, и ничтожны, но говорят о многом, и кому, как не вам, об этом задуматься». Больше того, теперь, по здравом размышлении, у меня возникает чувство, что эти слова, возможно, произнес сам лорд Дарлингтон, когда вызвал меня к себе в кабинет месяца через два после пикировки с мисс Кентон у дверей бильярдной. К тому времени дела с отцом значительно осложнились: произошло его падение у беседки.

* * *

Двери кабинета расположены прямо напротив парадной лестницы. Сейчас у кабинета стоит стеклянная горка с различными наградами и значками мистера Фаррадея, но при лорде Дарлингтоне на этом месте находился стеллаж с многотомными энциклопедиями, включая полный комплект «Британники». Лорд Дарлингтон обычно прибегал к маленькой хитрости. Когда я спускался по лестнице, он поджидал, стоя у стеллажа и разглядывая корешки; иной раз, чтобы встреча выглядела совсем уж случайной, вытягивал какой-нибудь том и притворялся, будто с головой погрузился в чтение. Тем временем я оказывался внизу и должен был так или иначе пройти мимо; тут он и произносил:

– А, Стивенс, весьма кстати, я как раз собирался с вами поговорить.

С этими словами он входил в кабинет, для вида по-прежнему погруженный в изучение тома, который держал открытым в руках. Лорд Дарлингтон неизменно прибегал к этой уловке, когда предстоящий разговор вызывал у него чувство неловкости, и даже после того, как двери кабинета закрывались за нами, он часто подходил к окну и, беседуя, делал вид, будто о чем-то справляется в энциклопедии.

Между прочим, этот пример – лишь один из многих, какие я мог бы вам привести, дабы подчеркнуть, сколь стеснителен и скромен был по натуре лорд Дарлингтон. За последние годы наболтали и напечатали много глупостей касательно его светлости и выдающейся роли, которую ему довелось сыграть в великих делах, а отдельные совершенно неосведомленные лица распускают слухи, будто его побуждало к этому самомнение, если не самонадеянность. Позволю себе в связи с этим заметить, что во всех подобных утверждениях нет и крупицы истины. Шаги, которые лорд Дарлингтон предпринял на общественном поприще, претили самому его естеству, и если он все-таки их предпринял, то – свидетельствую со всей убежденностью – переступить через собственную застенчивость его светлость побудило исключительно глубокое чувство морального долга. Что бы ни говорилось сегодня о его светлости – а в подавляющем большинстве случаев, как я сказал, о нем несут несусветную чушь, – я могу заявить, что в глубине души он был истинно добрым человеком и джентльменом до кончиков ногтей, и сегодня я горд, что прослужил у него лучшие годы жизни.

В тот день, о котором я повествую, его светлости было никак не более пятидесяти пяти, но, помнится, он уже совсем поседел, а в его высокой худой фигуре наметились первые признаки сутулости, которая резко обозначилась в последние годы жизни. Не отрывая глаз от энциклопедии, он спросил:

– Отцу лучше, Стивенс?

– Счастлив сообщить, что он полностью выздоровел, сэр.

– Весьма этому рад. Весьма рад.

– Благодарствую, сэр.

– Да, послушайте, Стивенс, а нет ли каких-то… гм… признаков? То есть признаков того, что ваш отец не против расстаться с частью обременительных для него обязанностей? Помимо этого его падения, хочу я сказать.

– Осмелюсь повторить, сэр, что отец, по всей видимости, полностью выздоровел и, как мне кажется, на него все еще можно в немалой степени полагаться. Правда, за последнее время в отправлении им своих обязанностей было отмечено одно-два упущения, но во всех случаях речь идет о вещах по существу ничтожных.

– Но никому из нас не хочется, чтобы подобное повторилось, верно? Я имею в виду, чтобы ваш отец еще раз свалился и все прочее.

– Ни в коем случае, сэр.

– И, конечно, раз это случилось с ним на лужайке, то могло бы случиться где угодно. И в любое время.

– Да, сэр.

– Скажем, во время обеда, когда ваш отец прислуживал за столом.

– Не исключено, сэр.

– Послушайте, Стивенс, до приезда первых представителей остается меньше двух недель.

– Все подготовлено, сэр.

– То, что произойдет в стенах этого дома, когда все соберутся, может иметь весьма серьезные последствия.

– Да, сэр.

– Я хочу сказать – весьма серьезные. Для всего будущего политического курса Европы. С учетом того, кто будет присутствовать, не думаю, чтобы я сильно преувеличивал.

– Ни в коем случае, сэр.

– Не самое подходящее время идти на риск, которого легко избежать.

– Полностью с вами согласен, сэр.

– Послушайте, Стивенс, нет и речи о том, чтобы расстаться с вашим отцом. Однако же вам придется пересмотреть круг его обязанностей.

Вот тогда-то, мне кажется, его светлость и произнес, снова заглянув при этом в энциклопедию и неловко ткнув пальцем в какую-то статью:

– Сами по себе эти упущения, Стивенс, может быть, и ничтожны, но говорят о многом, и кому, как не вам, об этом задуматься. Прошло время, когда на вашего отца можно было во всем полагаться. Не нужно направлять его туда, где ошибка может подпортить успех нашей предстоящей конференции.

– Разумеется, сэр. Полностью с вами согласен.

– Вот и прекрасно. Стало быть. Стивенс, вы об этом подумаете.

Следует заметить, что отец упал – случилось это примерно неделей раньше – прямо на глазах у лорда Дарлингтона. Его светлость принимал в летней беседке двух гостей – молодую даму и джентльмена – и видел, как отец идет к ним по лужайке с подносом долгожданных закусок. Перед беседкой лужайка поднимается в гору, и в те дни, как, впрочем, и ныне, утопленные в земле плиты, числом четыре, помогали одолеть подъем. Между этими плитами отец и упал, опрокинув поднос со всем, что было на нем – чайником, чашками, блюдцами, сандвичами и кексами, – на траву у верхней плиты. К тому времени как до меня дошла страшная весть, я выбежал из дому, его светлость и гости уложили отца на бок, подсунув под голову подушечку из беседки и накрыв пледом. Отец был без сознания, лицо у него стало непонятного серого цвета. За доктором Мередитом уже было послано, но его светлость посчитал, что отца следует перенести в тень, не дожидаясь доктора. Распорядились доставить и кресло на колесах, и отца с немалым трудом перевезли в дом. К приезду доктора Мередита отцу значительно полегчало, и доктор вскоре уехал, неопределенно высказавшись в том смысле, что отец, вероятно, «перенапрягался».