Читать книгу "История Хэйкэ - Эйдзи Есикава"

После отъезда экс-императора Киёмори понял, что от Го-Сиракавы нечего ждать никаких денег. Тот искусно уклонился от разговоров об этом.

Но глава дома отказывался признавать свое поражение. Ему исполнилось уже пятьдесят три года, но выглядел он молодо. Той осенью все трудоспособные люди из его западных феодальных владений были привезены в Фукухару. Удалось собрать и необходимые строительные материалы в последней попытке доказать, что мечта Киёмори осуществима. Днем и ночью, месяц за месяцем самоотверженный труд тысяч людей был направлен на выполнение задачи, которую следовало решить до штормового сезона в следующем году. Соседний мыс и окружавшие его холмы очистили от булыжников и камней, которые грудами сваливались на берегу. Огромные бревна связывались для образования плотов и, нагруженные камнями в деревянных ящиках, волоклись к морю и сбрасывались в воду. Тяжелыми булыжниками грузили лодки и одну за другой топили в море. Бревна за бревнами, лодка за лодкой…

Длинными осенними ночами цепочки небольших судов с горящими факелами выстраивались вдоль берегов залива подобно таинственным маякам, и Киёмори смотрел на них с удовольствием. Он сделал все, что было в его силах; остальное зависело от бога.

Когда однажды ночью Киёмори глядел на Млечный Путь, ему в голову пришла мысль о том, что уже много месяцев назад он уехал из столицы и толком не знал, что же там происходило. Кто из его сыновей и братьев, размышлял он, способен заменить его в качестве главы дома Хэйкэ? Цунэмори – слишком хил; другой брат, Норимори, – чересчур пассивен. Токитада склонен к крайностям, явно одарен, но чрезмерно своеволен. Большие надежды подавал Таданори, но он еще слишком молод.

Что касается старшего сына и наследника Сигэмори, то Киёмори знал, что его уважают все Хэйкэ, но на самом деле не любят. В нем было что-то отталкивающее; за спокойной внешностью скрывалось бездушие. Киёмори не нравились его холодные, хитрые глаза, в которых часто сквозила злоба. К тому же Сигэмори и менялся не в лучшую сторону. Исчезли та свежесть и энергия, которые были характерны для него в молодости. Может быть, сын болен? – задавался вопросом Киёмори. Он собирался показать его хорошему врачу, как только вернется в Киото. Киёмори не нравилось еще кое-что: Сигэмори устроил себе личную часовню, в которой проводил много времени… В этом, вероятно, заключалась основная проблема. Вся эта ерунда плохо влияет на его братьев и детей, размышлял Киёмори. Они начали подражать аристократам – научились жить в роскоши, обзавелись манерами чистоплюев, сделали красивым времяпрепровождением религию, преклоняя колени в молитвах с размалеванным лицами и бровями и покрашенными в черный цвет зубами.

Киёмори не имел возражений против изящных манер. Они были крайне желательны. От этого жизнь становилась богаче. Что же касается религии, то даже он принимал монашество. Он ни в коей мере не одобрял неверующих, но это подражание аристократам, это пародирование религии – не для него. В Рокухаре он пытался вдохнуть твердые идеалы в своих самураев. Киёмори добивался того, чтобы в их образе жизни буддизм пользовался таким уважением, которого заслуживает, но с ранней юности он отказывался терпеть религиозные предрассудки, которые его окружали. Только лишь тайны Вселенной имели право на то, чтобы им поклонялись. Токико должна серьезно поговорить обо всем этом с Сигэмори. Скорее всего, в этих вопросах он прислушается к мнению матери…

Поздней осенью Киёмори вернулся в Киото, где ходили разговоры о том, что он останется в столице на зиму.

В тихий, спокойный день, когда только начинали краснеть листья кленов, экипаж регента подкатил к особняку на Восьмой улице, где Киёмори ждал появления своего именитого гостя. Несмотря на раздававшиеся со всех сторон заверения в том, что Киёмори был настроен дружелюбно, регент ехал с некоторыми опасениями, но по прибытии обнаружил, что они ничем не оправданы.

– Доставляет большое удовольствие, господин Киёмори, видеть вас в добром здравии. Я уже довольно давно хотел заехать к вам в Фукухару, чтобы посмотреть на строительство гавани и полюбоваться вашим особняком, но поскольку совершеннолетие его величества так близко, связанные с этим событием хлопоты мешали мне выразить вам мое уважение.

– Конечно, конечно. Ничто не должно отрывать вас от обязанностей, которые налагает на вас высокий пост. Когда церемонии по случаю совершеннолетия завершатся, вы сможете не спеша совершить поездку в Фукухару. И я хотел бы спросить: назначена ли уже дата этих церемоний?

– На последнем заседании Государственного совета было принято решение провести их на третий день Нового года.

– Для всех нас это будет большой праздник, – пылко сказал Киёмори.

Регент беспокойно нахмурил брови.

– Сказать вам правду… – начал он. – Вы, вероятно, уже слышали о ссоре, которая произошла между моими людьми и людьми вашего сына в день заседания Государственного совета?

– Гм… Да, слышал. Мне рассказывали, что это было довольно неприятное дело.

– Конечно, досадно то, что наши люди схватили друг друга за глотки, но кое-кто дал свободу воображению и языку и утверждает, будто возник разлад между нашими домами.

– У нас нет способа обуздать эти языки. Пусть говорят… Но я сделал выговор своему сыну Сигэмори. Это было крайним ребячеством.

– Напротив, господин Киёмори. И причина моего сегодняшнего приезда к вам заключается в том, что я хочу принести извинения. Я в равной степени заслуживаю вашего осуждения. Мне известно, что ваш внук был с позором отправлен в Исэ, и я прошу вас вызвать его обратно. И повторю еще раз – примите мои самые искренние извинения.

– Вам извиняться нечего, – сказал с протестующей улыбкой Киёмори. – Все это дело, похоже, беспокоит вас больше, чем следовало бы. Сигэмори лишь поступил со своим сыном так, как и должен был поступить. Я дал нагоняй Сигэмори, потому что люблю его. Он – мой наследник, и человеку в его положении не пристало приходить в ярость, как это сделали по пустяку его слуги. Китайский лекарь, который лечил меня, осмотрел Сигэмори и обнаружил, что он страдает от какой-то желудочной болезни, предписав ему отдых. Короче говоря, я прошу вас выкинуть произошедшее недоразумение из головы.

– Это больше того, что я заслуживаю, господин Киёмори.

– Сигэмори скоро будет здесь, и я попрошу других сыновей и Токитаду присоединиться к нам и выпить в знак нашего примирения.

Третьего января 1173 года одиннадцатилетний мальчик-император с большой помпой и торжественностью отметил свое совершеннолетие, а в октябре экс-император от имени своего сына попросил руки дочери Киёмори Токуко, которой было семнадцать лет. Впоследствии она стала императрицей.

Хэйкэ достигли вершин власти. Имя Киёмори было у всех на устах, и никто не осмеливался сказать что-либо унизительное о Хэйкэ. В воздухе витал страх.

Однако Киёмори, казалось, оставался безразличным к тому положению, которое занимали Хэйкэ. Главное – мечта его сердца сбывалась: строительство гавани в Оваде было почти завершено. Наконец-то наступил год, когда флот судов покачивался на водяной глади залива в ожидании кораблей династии Сун.