Читать книгу "Лавка дурных снов - Стивен Кинг"

«Я вас понял, – кивнул я, – и учту это на будущее, но эти Массимо меня бесят, и если я вас обидел, считайте, что это тот самый случай, когда не стерпел бы и святой».

«Объяснение принимается, и мне понятно твое эмоциональное состояние. Но позволь дать совет, бледнолицый: по пути домой не превышай скорость, если не хочешь, чтобы тебя остановили со всем этим дерьмом в кузове».

Увидев мои приобретения, мама победно вскинула руки над головой, а потом налила нам по стакану «Ржавого колпака», чтобы это дело отметить. «После такого фейерверка они просрутся десятицентовиками! Может, даже серебряными долларами! Вот увидишь!»

Только получилось все не так. Догадываюсь, вы уже в курсе.

Пришло Четвертое июля прошлого года, и на озере Абенаки было полно людей. Прошел слух, что янки Маккосленды будут бороться с итальяшками Массимо за победу в гонке вооружений. На нашей стороне собралось человек шестьсот. На их – не так много, но все равно предостаточно, гораздо больше, чем обычно. Небось все Массимо к востоку от Миссисипи съехались на шоу четырнадцатого года. На этот раз мы обошлись без такой мелочевки, как петарды или «вишневые бомбочки». Просто дожидались глубоких сумерек, чтобы сразу предъявить козыри. Мы с мамой принесли коробки с фейерверками на край причала, и Массимо поступили так же. По восточному берегу рассыпались маленькие Массимо, размахивавшие бенгальскими огнями; они напоминали звезды, упавшие на землю. Иногда я думаю, что бенгальских огней вполне хватило бы, и сегодня сожалею, что мы не остановились на них.

Пол Массимо помахал нам, мы ответили тем же. Идиот с трубой выдул долгое ва-а-а-а-ах! Пол нацелил палец на меня, как бы говоря: начинай первым, любезный, – и я запустил «Огненную обезьяну». Она вспыхнула в небе под всеобщее а-а-ах. Потом один из сыновей Массимо запустил что-то похожее, только более яркое и горевшее чуть дольше. Толпа выдала о-о-о-ох, а потом загудела эта гребаная труба.

«Хрен с этой говнишкой-мартышкой, – фыркнула мама. – Запускай «Декларацию независимости». Им мало не покажется».

Я запустил, и фейерверк определенно стоил заплаченных за него денег, но эти чертовы Массимо и тут превзошли нас. Что бы мы ни запускали, они все равно брали верх, всякий раз их фейерверки были ярче и громче, а этот говнюк дул в трубу. Как же это бесило нас с мамой! Тут взбесился бы и папа римский. Зеваки в тот вечер получили потрясающее шоу фейерверков, вероятно, ничуть не хуже, чем в Портленде, и я уверен, что по домам они разошлись счастливыми, но на причале Комариной Дыры радость отсутствовала, это я могу вам сказать точно. Мама обычно становится веселее, когда выпьет, но не в тот вечер. Уже полностью стемнело, высыпали звезды, и ветерок тащил над озером пороховую дымку. У нас остался один, самый мощный фейерверк.

«Поджигай, – приказала мама, – и посмотрим, смогут ли они его перебить. Такое, конечно, возможно. Но если он еще раз дунет в свою долбаную трубу, у меня лопнет голова».

Наш последний фейерверк – тот самый супер-пупер – назывался «Дух ярости», и Говард Гамаш клялся, что это нечто. «Что-то фантастическое, – заверил он меня, – и абсолютно нелегальное. Запалив фитиль, сразу отходите, мистер Маккосленд. Будет настоящий фонтан».

Чертов фитиль был толщиной с запястье. Я поджег его и сразу отошел. Он догорел, несколько секунд ничего не происходило, и я уже подумал, что мне подсунули туфту.

«Вот задница, – изрекла мама, – теперь он точно дунет в свою поганую трубу».

Но прежде чем он успел дунуть, «Дух ярости» ожил. Сначала это был фонтан белых искр, потом он вырос, и искры окрасились в нежно-розовый цвет. «Дух» принялся выстреливать ракеты, взрывавшиеся яркими шарами. К тому времени высота фонтана на краю нашего причала достигла двенадцати футов, а искры стали ярко-красными. Все новые ракеты взлетали в небо и взрывались так громко, что создавалось ощущение, будто эскадрилья самолетов пробивает звуковой барьер прямо над нами. Мама зажала уши, но залилась смехом. Фонтан начал опадать, затем выплюнул последнюю порцию искр – как старик в публичном доме, сказала мама, – и в небе расцвел потрясающий красно-желтый цветок.

Повисла тишина – восхищенная, – а потом все зааплодировали как безумные. Некоторые зрители, приехавшие на кемперах, задудели клаксонами, но после всех этих взрывов получилось пискляво. Массимо тоже хлопали, показывая, что они истинные болельщики, и это произвело на меня впечатление: редкое качество для тех, кто привык всегда выигрывать. Трубач даже не притронулся к своей чертовой трубе.

«Мы это сделали! – крикнула мама. – Олден, поцелуй свою мамулю!»

Я поцеловал, потом посмотрел на другой берег и увидел, что Пол Массимо стоит на краю причала, освещенный электрическими факелами. Он поднял палец, как бы говоря: «Жди и наблюдай». И у меня сразу засосало под ложечкой.

Сын без трубы – которого я зачислил в умные – поставил на доски пусковую площадку, медленно и благоговейно, как алтарный служка – чашу Святого причастия. А на пусковой площадке возвышалась самая большая гребаная ракета, какую я когда-либо видел, если не брать в расчет телерепортажи с мыса Канаверал. Пол опустился на колено и поднес зажигалку к фитилю. Как только полетели искры, схватил обоих сыновей, и они побежали к другому концу причала.

В отличие от «Духа ярости», паузы не было. Ракета взлетела, словно «Аполлон-19», поднимаясь на столбе синего огня, который стал пурпурным, потом красным. А секундой позже звезды затмила гигантская огненная птица, накрывшая озеро от берега до берега. Полыхая, она взорвалась. И будь я проклят, если из взрыва не вылетели маленькие птички и не устремились во все стороны.

Толпа обезумела. Взрослые сыновья Пола обнимали отца, колотили по спине и смеялись.

«Пошли в дом, Олден, – сказала мама, и такой печали в ее голосе я не слышал со дня смерти отца. – Мы проиграли».

«Сделаем их в следующем году», – пообещал я, похлопав ее по плечу.

«Нет, – покачала она головой, – эти Массимо всегда будут на шаг впереди. Потому что они – люди со СВЯЗЯМИ. А мы – всего лишь бедняки, которым пару раз улыбнулась удача, и, я думаю, на большее рассчитывать нам не приходится».

Когда мы поднимались на крыльцо нашего маленького домика, от большого белого дома на другом берегу донесся трубный глас: Ва-а-а-а-а-ах! Как же у меня разболелась голова.

Говард Гамаш сказал мне, что последний фейерверк назывался «Петух судьбы». Он видел этот фейерверк на ютьюбе, но люди на видео всегда говорили на китайском.

«Как Массимо провез этот фейерверк в страну – для меня загадка», – сказал Говард. Дело было месяцем позже, ближе к концу лета, когда я наконец набрался духу и поехал к двухэтажному вигваму в Индиан-Айленде, чтобы рассказать здоровяку о случившемся: как мы долго держались, но в итоге вновь потерпели жестокое поражение.

«Для меня это не загадка, – ответил я. – Вероятно, его прислали китайские друзья, вместе с очередной партией опиума. В качестве подарка. Мол, спасибо, что сотрудничаете с нами. У вас есть что-нибудь круче этого? У мамы жуткая депрессия, мистер Гамаш. Она не хочет участвовать в состязании в следующем году, но я подумал, если есть что-то такое… чего уже ничем не переплюнешь… я готов заплатить тысячу долларов. Ради того, чтобы в следующем году Четвертого июля увидеть улыбку мамы».