Читать книгу "Лавка дурных снов - Стивен Кинг"

Мы с мамой переглянулись, зная, что за этим последует, и, естественно, наши ожидания оправдались. Капитан Трубач поднял свою чертову трубу и дунул во всю силу легких: Ва-а-а-а-ах!

Массимо смеялись и аплодировали, вместе со всеми остальными на обоих берегах. Как же это было унизительно. Вы ведь понимаете, правда? Энди? Арделл? Заезжие итальяшки с Род-Айленда грохотнули громче нашего. Я ничего не имею против тарелки спагетти время от времени, но каждый день? Ну уж нет!

«Ладно. – Мама расправила плечи. – Громкостью они взяли, но у нас есть «Китайские пионы». Давай поглядим, как они им понравятся». Но по ее лицу я видел: она чувствовала, что они могут нас превзойти и в этом.

Я расставил на краю причала с десяток банок из-под пива и газировки, в каждую установил по «Пиону». Старшие Массимо наблюдали за нами с другого берега, потом тот, что не играл на трубе, побежал в дом за свежей амуницией.

Тем временем я аккуратно подносил зажигалку к фитилям, и «Китайские пионы» один за другим взмывали в небо, как и полагалось. Они были очень красивыми, но быстро гасли. Всех цветов радуги, как и обещал Папаша. Слышались восторженные охи и ахи – даже со стороны Массимо, отдаю им должное, – а потом молодой парень вернулся еще с одной коробкой.

Как выяснилось, в ней были фейерверки, ничем не отличавшиеся от наших «Китайских пионов», только побольше. К каждому прилагалась картонная пусковая платформа. Мы это видели, потому что к тому времени на причале Массимо зажглись фонари, формой напоминавшие факелы, но электрические. Пол поджигал эти ракеты, и они поднимались высоко-высоко, прежде чем рассыпаться множеством искр, которые образовывали шар в два раза больше наших «пионов». Вниз искры сыпались с треском автоматных очередей. Аплодисменты стали громче, и, конечно, нам с мамой пришлось присоединиться, иначе все решили бы, что мы не умеем проигрывать. А труба дудела: Ва-а-а-а-ах, ва-а-а-а-ах, ва-а-а-а-ах!

Позже, когда мы выпустили все фейерверки, мама металась по кухне в ночной рубашке и шлепанцах, и у нее из ушей разве что пар не валил. «Где они это берут? – спросила она. Естественно, вопрос был ретротический, поэтому я даже не успел ответить. – У своих друзей-бандитов в Род-Айленде, вот где. Потому что у него есть СВЯЗИ. И он из тех людей, что должны выигрывать во всем. Это видно с первого взгляда!»

Совсем как ты, мама, подумал я, но промолчал. Иногда молчание – действительно золото, особенно если твоя мать основательно заправилась кофейным бренди и зла как черт.

«И я ненавижу эту долбаную трубу. Ненавижу!»

В этом я с ней был полностью согласен, о чем и не преминул сказать.

Она схватила меня за руку, выплеснув часть содержимого стакана мне на рубашку. «В следующем году! – воскликнула она. – В следующем году мы им покажем, кто в доме хозяин! Обещай мне, Олден, что в четырнадцатом мы заткнем эту трубу!»

Я пообещал постараться – это все, что я мог. За Полом Массимо стоял Род-Айленд, а на что приходилось рассчитывать мне? На Папашу Андерсона, владельца дешевого придорожного магазинчика.

Однако на следующий день я пошел к нему и рассказал, что случилось. Он слушал внимательно и из вежливости сдерживал смех, хотя пару раз губы у него дрогнули. Согласен, все это казалось забавным – по крайней мере, до вчерашнего вечера, – но какое тут веселье, когда тебе в затылок дышит Холли Маккосленд.

«Да, я вижу, как твоя мама злится, – кивнул Папаша. – Она всегда бесилась, если кто-то пытался сделать что-то лучше ее. Но ради бога, Олден, это всего лишь фейерверки. Она это поймет, когда протрезвеет».

«Я так не думаю, – ответил я, умолчав, что трезвой мама теперь не бывала никогда: пила, пока не засыпала, чтобы, проснувшись, опохмелиться, а потом снова пить до беспамятства. Да я и сам был не намного лучше. – Причина скорее не в фейерверках, а в трубе. Если бы она смогла заткнуть эту чертову трубу Четвертого июля, думаю, остальное ее бы устроило».

«Знаешь, я тебе помочь не смогу, – сказал Папаша. – Мощных фейерверков продается предостаточно, но я привозить их сюда не буду. Во-первых, не хочу потерять лицензию розничного торговца. Во-вторых, не хочу, чтобы кто-то получил травму. Запускать фейерверки пьяным – прямой путь к беде. Но если ты настроен решительно, езжай в Индиан-Айленд и поговори там с одним парнем. Здоровенным пенобскотом по имени Говард Гамаш. Самый большой чертов индеец в Мэне, если не во всем мире. На щеках у него вытатуированы перья, а ездит он на «харлее-дэвидсоне». И у него есть, так сказать, связи».

Есть связи! Именно такой нам и требовался. Я поблагодарил Папашу, записал в своей записной книжке имя «Говард Гамаш» и в апреле следующего года поехал в округ Пенобскот, положив пятьсот долларов в бардачок пикапа.

Я нашел мистера Гамаша в баре отеля «Харвест» в Олдтауне. Папаша не ошибся, назвав его здоровяком: рост шесть футов восемь дюймов, вес, как я прикинул, фунтов триста пятьдесят. Он выслушал мою скорбную песнь и после того, как я купил ему графин «Бада», который он опустошил менее чем за десять минут, сказал: «Что ж, мистер Маккосленд, давайте доедем до моего вигвама, а там обсудим все в деталях».

Ездил он на «харлее-софтейле», большом мотоцикле с мощным двигателем, но когда оседлал его, мотоцикл словно сжался, стал совсем маленьким, вроде тех, на которых клоуны кружат по цирковой арене. Ягодицы Гамаша свешивались буквально до кофров. Вигвам оказался уютным небольшим двухэтажным домиком, с бассейном во дворе для детишек, которых индеец настрогал немало.

Нет, Арделл, мотоцикл и бассейн не имеют значения для истории, но если ты хочешь ее услышать, придется подстраиваться под меня. Домик мне понравился. В подвале даже был домашний кинотеатр. Господи, мне захотелось жить в таком же.

Фейерверки хранились в гараже под брезентом, аккуратно уложенные в деревянные ящики, и от некоторых боеприпасов захватывало дух. «Если тебя с ними поймают, – предупредил он, – ты никогда не слышал о Говарде Гамаше. Это понятно?»

Я ответил, что само собой, и поскольку парень показался мне достаточно честным – во всяком случае, нормальным, – я спросил, что можно купить на пятьсот долларов. В итоге я приобрел в основном батарейные фейерверки с несколькими ракетами и одним фитилем. Поджигаешь его и получаешь ракетный залп. Три «Огненных обезьяны», две «Декларации независимости», одну «Психоделию», которая разбрасывала снопы искр, напоминавшие цветы, и еще один, супер-пупер, до которого я доберусь чуть позже.

«Думаете, такими мне удастся заткнуть трубу этих итальяшек?» – спросил я Гамаша.

«Не сомневайся, – ответил индеец. – Только я предпочитаю, чтобы меня называли коренным американцем, а не краснокожим или Томагавком Томом, а потому терпеть не могу пренебрежительные прозвища вроде итальяшек, болотных жителей, тюрбанников[58]и латиносов. Все они – американцы, как ты и я, и не нужно смотреть на них свысока».