Читать книгу "Бытие - Дэвид Брин"

Он не хочет становиться очередным ученым-лакеем при новой олигархии.

Хэмиш погладил маленький, не больше костяшки пальца, запечатанный контейнер в кармане пиджака. В контейнере одна контактная линза. Если поставить ее на место, она может связать его с загадочным незнакомцем, который провел Хэмиша по коридорам и залам просторного поместья Руперта Глокус-Вортингтона, провел по тайному ходу, чтобы Хэмиш стал свидетелем того, как действуют Новые Хозяева. Чтобы он своими глазами увидел, как Руперт и равные ему сталкиваются с неожиданным. И этот миг изменил его.

В их тупом удивлении он не увидел черт мудрых руководителей. Он увидел не Платоновых царей-философов, но ошеломленных невежд, цепляющихся за предрассудки и способных, как и все прочие, на серьезные ошибки.

В таком случае разве они больше меня подготовлены к тому, чтобы выбирать путь человечества?

Прежде чем Хэмиш смог продолжить эти рассуждения, что-то разорвало цепь его мыслей. Заговорил Ригглз, его маленький помощник в серьге.

«Хэмиш, что-то произошло.

Это связано с Роджером Бетсби. Вы просили информировать о любых существенных новостях».

Хэмиш мигнул.

Бетсби? А, да. Дело Стронга. Тогда казалось, что это такое срочное и важное дело – спасти дурака сенатора США от саморазоблачения перед общественностью. Теперь Хэмиш подумал, что связи с общественностью – пиар – могут означать и «перед Артефактом». Конечно, сенатор Стронг все еще может быть полезен при формулировании политики новой эры. Но первое, о чем подумал Хэмиш, – это о возможности снова встретиться с немезидой сенатора. Снова сразиться с острым умом доктора.

Что сейчас делает Бетсби? Он поймал себя на том, что улыбается в предвкушении, как будто ожидает нового умного хода достойного шахматиста.

Порывшись в кармане пиджака, Хэмиш оттолкнул маленькую контактную линзу и взял другой пакет – побольше и квадратный – и тут же развернул в реал-вирт очках.

«Покажи», – приказал он Ригглзу.

Но хоть он и ожидал чего-то необычного, увиденное повергло его в оцепенение и шок.

ПОСМЕРТНАЯ ИСПОВЕДЬ ОТРАВИТЕЛЯ

Если вы это видите, значит, я мертв, или пропал, или мой мозг так изменен, что я не могу ежедневно отправлять сложный код, запрещающий опубликование этого моего послания миру.

Меня зовут Роджер Бетсби. Я работаю… работал… врачом в одной из коммун района Обновленный Детройт. Здесь мигните, и мой гомункул покажет вам, кто я и что защищал. Но ручаюсь, вас больше интересует мое предсмертное обвинение.

Вначале признание. Двенадцатого октября прошлого года, выдав себя за официанта, обслуживающего ленч в Первом американском клубе, я подлил некое вещество в напиток, который выпил сенатор Грэндалл Стронг. Среди ЭТИХ линков есть видеозапись, как я это делаю. Имеется также нарезка повторов многих новостных передач с трансляцией последующей речи сенатора, которую он начал в своей обычной, нормальной манере, мягко, спокойно, но потом тон и громкость начали повышаться, когда сенатор принялся за долгий перечень жалоб и поводов для недовольства.

Со все возрастающим пылом сенатор обвинил нынешний конгресс США в отказе от финансирования Второго репарационного акта. Он выразил свое презрение действующей президентской администрации за предоставление большего контроля над загрязнением окружающей среды агентству ЮНИПА. С канадцев он содрал кожу за ограничение иммиграции в Новые Земли, а суды распял за сокращение выплат жертвам потепления по их иску против заговора Отрицателей.

Вскоре, как обычно, он перешел от врагов социальных, легальных или политических к тем, кого провозгласил истинными злодеями, – всем «боготворцам», которые используют технический прогресс и науку, чтобы присвоить власть Господа.

Миллионы зрителей были свидетелями того, как эта речь приближалась к мощному, бурному финалу. Только на этот раз просто финалом дело не ограничилось – речь вышла из-под контроля. Вместо того чтобы поддерживать высокий, но контролируемый уровень праведного гнева вплоть до самого громового финала, она превратилась в канонаду, расистскую, грязную и непристойную даже для Грэндалла Стронга.

Вот здесь, в записи длиной примерно восемь минут, можно видеть, как сенатора охватывает изумление, он облизывает губы и потом крепко сжимает их. И одновременно начинает жестикулировать драматичнее обычного и колотить кулаком по кафедре. Обратите внимание, что его голос становится все громче, жалобы все цветистее, а брань – злее и крепче. Но за всем этим вы почувствуете изумление, тревогу и что-то еще… растущее ощущение лихорадочной потребности.

Его обычные громкие речи начинаются с жалоб на современную политику, затем переходят к проклятиям в адрес современности и технического «прогресса», а завершается все призывом передать упомянутые проблемы в руки лучших, более мудрых людей. Однако на сей раз такая гладкая последовательность, переход от рассудительной интонации к яростным обвинениям, казалась неуместной.

Видите? Очевидно, он понимает: что-то не так, – но не заканчивает речь и не просит о помощи. Он устремляется вперед. Повышает ставки. Удваивает и утраивает их. Все больше ярится… потом беснуется… потом близок к апоплексии!

Вы уже догадываетесь, что я очень низкого мнения об этом политике. Я считаю его ограниченным демагогом худшего порядка. Так получилось, что мне не нравятся его взгляды по целому ряду вопросов. Но когда я подливал ему изменяющее сознание вещество, моей целью не была компрометация Движения отречения. Я считаю, что сторонники этого Движения ошибаются, но у них есть законное право разумно спорить с остальными. Возможно, они отчасти даже правы в своих предсказаниях судьбы человечества. Кто знает?

Нет, в тот день я провел медицинский эксперимент. Если бы сенатор Стронг не страдал от диагностируемой душевной болезни, то препарат, который я дал ему – совершенно законное лекарственное средство, – не оказал бы на него никакого действия. Он произнес бы свою обычную, излишне драматичную и нелогично полемическую речь без всяких дурных последствий.

Так почему же это средство так на него подействовало – вызвало фейерверк ярости, заставило выкрикивать злобные оскорбления и множество расистских замечаний?

Вернемся к той минуте, когда у сенатора на лице впервые появилось изумление. Видите? Я прилагаю анализ тона голоса. А теперь добавляю график роста напряжения. Сравните их с графиками и таблицами, сделанными во время аналогичных речей почти в том же месте, когда он начинает свое первое большое полемическое крещендо. В первый раз драматически бьет по кафедре.

В других речах анализ данных касательно логических ударений в речи и интонации показывает, что с этого момента сенатор начинает ощущать острое наслаждение. Да, это обычно для обожающих наигрыш экстравертов. Но заметьте, что в речи 12 октября нет этого неожиданного прилива радости. Отсюда изумление на его лице. Очевидно, он ожидал, что получит обычную встряску, разоблачая врагов.