Читать книгу "Мешок с костями - Стивен Кинг"

Пожалуйста, не перекрывай нам дорогу, взмолился я, уж незнаю кому. Пожалуйста, позволь мне доехать до дому. Позволь нам укрыться вдоме.

К тому времени, когда я свернул на подъездную дорожку, ветерусилился до ураганного. Деревья гнуло чуть ли не до земли, дождь лил как изведра. Подъездная дорожка превратилась в реку, но я без малейшего колебаниякрутанул руль — на Сорок второй дороге мы оставаться не могли: если бы наавтомобиль упало большое дерево, нас с Кирой раздавило бы, как двух букашек.

Я прекрасно понимал, что тормозить нельзя: автомобиль моглозанести и вода утянула бы его, и нас вместе с ним, в озеро. Поэтому я включилпервую передачу и не мешал потоку тянуть нас вниз по подъездной дорожке к едвапроглядывающему сквозь водную стену бревенчатому коттеджу. Невероятно, но вдоме кое-где горел свет, и окна напоминали иллюминаторы погрузившегося на девятьфутов батискафа. Автономный генератор работал, во всяком случае, пока.

Молнии отбрасывали блики на озеро, зелено-синий огоньосвещал черную чашу воды, по краю обрамленную белыми бурунами волн. Одна изстолетних сосен, что еще недавно высилась слева от тропы-лестницы, переломиласьпополам и упала верхушкой в озеро. Где-то позади нас с громким треском рухнулона землю еще одно дерево. Кира закрыла уши руками.

— Все в порядке, маленькая, — успокоил ее я. — Мы уже здесь,уже приехали.

Я заглушил двигатель, выключил фары. А без них ничего не могразглядеть: день превратился в ночь. Попытался открыть дверцу. Поначалу ничегоне вышло. Я толкнул дверцу сильнее, и ее буквально вырвало из моей руки. Явылез из кабины и в яркой вспышке молнии увидел, как Кира ползет ко мне посиденью, с побледневшим от ужаса лицом, с круглыми глазами. Дверь качнулоназад, и она с силой ударила меня по заду, но я этого просто не заметил. Янаклонился, взял Киру на руки, вновь выпрямился. Холодный дождь мгновенновымочил нас до нитки. Впрочем, какой дождь? Мы словно стояли под водопадом.

— Моя собатька! — взвизгнула Кира. Наверное, взвизгнула,хотя я едва расслышал ее. Зато я видел ее лицо и пухлые пальчики, которыеничего не сжимали. — Стикен! Я уйонила Стикена!

Я посмотрел вниз, и точно, потоком воды Стрикленда несло поасфальту подъездной дорожки мимо крыльца. Еще чуть-чуть, и вода увлекла бы еговниз по склону. Возможно, Стрикленд мог зацепиться за какой-нибудь корешок, нос тем же успехом мог оказаться и в озере.

— Стикен! — рыдала Ки. — Моя СОБАТЬКА!

И в тот момент паршивая набивная собачка значила для насбольше всего на свете. Я бросился за ней с Ки на руках, забыв о проливномдожде, ветре и ярких вспышках молний. И тем не менее игрушка должна была добратьсядо склона быстрее меня — водный поток мчался слишком стремительно.

Но у края асфальта Стрикленда задержало трио растущих тамподсолнухов, которые немилосердно трепал ветер. Они то поднимались, токлонились к земле, словно истово отбивали поклоны Господу нашему: «Да, Иисус!Благодарим Тебя, Господи!» Подсолнухи показались мне знакомыми. Не могли этобыть те самые подсолнухи, что проросли сквозь доски крыльца в моем сне (и нафотографии, которую прислал мне Билл Дин), и все-таки это были они: безусловно,они. Три подсолнуха, как три ведьмы в «Макбете», три подсолнуха с головками,как прожектора. Я вернулся в «Сару-Хохотушку»: я находился в трансе; я вернулсяв свой сон и на этот раз растворился в нем.

— Стикен! — Ки билась и извивалась в моих руках. — Майк,позялуйста, Майк!

Раскат грома рванул над головой, словно бочка пороха. Мы обазакричали. Я упал на одно колено, схватил маленькую набивную собачку. Киравырвала ее у меня и принялась неистово целовать. Я поднялся на ноги подочередной раскат грома, резкий, как удар хлыста. Я смотрел на подсолнухи, они —на меня, как бы говоря: Привет, Ирландец, давно не виделись, правда? Потом,поудобнее посадив Киру на руку, повернулся и направился к крыльцу. Каждый шагдавался с трудом: вода доходила до колен, поток тащил еще не растаявшиеградины. Оторванная ветром ветка пролетела мимо и упала на то место, где ятолько что опускался на колено, чтобы поднять игрушку.

Я взбежал на крыльцо, ожидая, что навстречу выскочит Тварь вбелом саване, но, разумеется, никто на крыльце меня не встретил. А вокругпродолжала бушевать стихия. Так что страхов хватало и без Твари.

Ки сжимала собачку обеими руками, и я не удивился, увидев,что от воды и грязи Стрикленд из серого стал черным. Ведь набивную собачкуименно такого цвета я видел в своем сне. Но отступать было поздно. От ураганамы могли укрыться только в «Саре-Хохотушке». Я открыл дверь и с Ки на рукахпереступил Порог.

* * *

Центральная часть «Сары», сердце коттеджа, простояла чуть лине с сотню лет и повидала много ураганов. Тот, что обрушился на озерный край вэтот июльский день, был скорее всего самым мощным, но едва я вошел в дом (мы сКи жадно хватали ртами воздух, словно люди, которые едва не утонули), какпонял: коттедж выстоит. Толстенные бревенчатые стены создавали ощущение, что мыв банковском сейфе. Рев ветра и гром изрядно поутихли и уже не наводили ужас.Изредка на крышу с громким стуком падала ветка. Где-то — как я предположил, вподвале — хлопала открывающаяся и закрывающаяся дверь. Звук этот напоминалвыстрел стартового пистолета. Маленькая ель, упав, выдавила кухонное стекло.Теперь вершинка зависла над плитой, отбрасывая тень на разделочный столик игорелки. Я хотел отломать ее, но передумал: пусть и дальше затыкает дыру вокне.

Я отнес Киру в гостиную, и мы долго смотрели на озеро —черную воду под черным небом. В непрерывных вспышках молний мы видели, какветер гнет к земле растущие по берегам деревья. И коттедж жалобно стонал,отчаянно сопротивляясь желанию ветра оторвать его от фундамента и сброситьвниз, в черную воду.

Раздался мелодичный звон. Кира оторвала головку от моегоплеча, огляделась.

— У тебя мышь.

— Да, это Бантер.

— Он кусается?

— Нет, милая, он не кусается. Он… как кукла.

— А потему звенит его колокольтик?

— Он рад нашему приходу.

Я хотел, чтобы она приободрилась, потом увидел, что онавспомнила о Мэтти. А какая уж радость без Мэтти… Над нашими головами что-тоогромное рухнуло на крышу, лампы замерцали, Кира вновь начала плакать.

— Не надо, милая. — Я закружил с ней по гостиной. — Не надо,Ки, не плачь. Не плачь, милая, не надо.

— Я хотю к момми! Я хотю к моей Мэтти!

Я кружил по гостиной и укачивал Киру, как, по моемуразумению, укачивают детей, у которых разболелся животик. Для трехлетней крохиона слишком многое понимала, а потому я не знал, сможет ли она выдержать теужасные страдания, что выпали на ее долю. Вот я и держал ее на руках иукачивал. Шортики ее намокли от мочи и дождя, горячие ручонки обнимали шею, нащечках смешались копоть и слезы, волосы висели мокрыми слипшимися прядями,из-под пальцев, сжимающих промокшую насквозь набивную собачку текла грязная вода.Я кружил и кружил по гостиной «Сары-Хохотушки», под единственной горящейтусклым светом лампочкой. Генератор не может обеспечить постоянного напряжения,вот и лампочка то становилась чуть ярче, то притухала. То и дело позвякивалколокольчик Бантера, словно музыка, доносящаяся из мира, который мы иногдачувствуем, но никогда не видим. Наверное, я что-то ей напевал, наверное,пытался установить с ней мысленный контакт, и мы все глубже погружались втранс. А над нами неслись тучи и проливались дождем, который тушил пожары,вызванные молниями. Дом стонал, через разбитое окно нас то и дело обдавалопорывами холодного ветра, но все-таки я чувствовал себя в безопасности. Мыдобрались до дома, а дом, как известно, крепость.