Читать книгу "На стороне ребенка - Франсуаза Дольто"

В Мезон Верт мы очень ненавязчиво показываем родителям собственнические, кастрационные, фрустрирующие тенденции, которые проявляются в их поведении по отношению к собственным детям. Мы их не осуждаем. Мы тактично стараемся дать понять, что и как. Тогда они чувствуют необходимость пережить это на своем уровне, чтобы им тоже стало понятно. И матери говорят: «Когда я вспоминаю, что было до прихода сюда, вспоминается только, насколько все было тогда тяжело… А теперь с ребенком вовсе не трудно… Теперь это для меня легко. Я не чувствую больше ни беспокойства, ни тревоги. Он занят чем-то своим рядом со мной. Я могу делать, что нужно мне».

Такая профилактическая работа – очень новаторская даже по сравнению с английскими «Чилдренс бюро», работники которых преуспели настолько, что рассматривали даже возможность создания нового сертификата (С.А.Р.), подтверждающего возможности взрослых (характер, нравственность) стать родителями. Но подобная профилактика запаздывает, все уже решено. Нужно помогать младенцам и их матерям, начиная с рождения, до того, как ребенок попадает в ясли или детский сад. Когда мы видим, что дети беспокойны, перестимулированы или, наоборот, заторможены, мы не виним родителей, мы успокаиваем ребенка, разъясняя ему, что чувствует его мать, приносим ему за нее извинения: «Она так делает, потому что любит тебя, потому что волнуется». Ну, например, у нас есть бак с водой, который так и манит к себе новичков. Некоторые мамы бросаются к нему вслед за ребенком и, воздавая должное смельчаку, приговаривают: «Я запрещаю тебе играть с водой. Я тебе всегда запрещала играть с водой». Мы пытаемся смягчить ситуацию и осторожно сообщаем маме условия игры: когда играют с водой, надевают фартук. Мама упорствует: «Даже в фартуке я запрещаю играть с водой». Тогда ребенок приходит в замешательство: другие-то играют. И тогда мы говорим: «Твоя мама по-своему права, она боится, что ты простудишься… Посмотри, здесь много всего: можно найти, во что поиграть еще, кроме воды». Ребенок успокаивается, а мать обезоружена – еще несколько посещений, и она успокаивается, так как больше ее не тревожит мысль, что ее ребенок заболеет или еще что-то случится с ним по нашей вине. Опасения рассеиваются окончательно после того, как она поговорит с другими мамами, у которых были аналогичные страхи, когда они впервые появились в Мезон Верт.

Приведу еще один пример. Мама ругает свою дочку, которая фломастерами измазала платье. Она повторяет: «Ужасно!» – и смотрит, обращают ли на нее внимание. Но так как никто из окружающих не интересуется ею, она сама обращается к одному из них – за поддержкой: «В конце концов, она же должна научиться следить за своими вещами!» Мама на этом настаивает, а девочке – всего год… Мы молчим. Она обращается к нам: «Вы считаете, что я зря ее нашлепала?» – «Разве кто-то вам это сказал?» – «Ну и пусть, меня так воспитали», – и начинает рассказывать. Тем временем опять весь измазанный подходит ребенок. – «Ну, и что мне делать?» – «Вымыть ее, когда придете домой»….Смех. Всё перевели в шутку. И через несколько дней, когда эта мама появляется у нас снова, она заявляет: «Никогда еще мой ребенок так хорошо не спал и так хорошо не ел, как после вашего Мезон Верт!»

Каким образом младенцы разговаривают в Мезон Верт

В Мезон Верт мы ежедневно становились свидетелями того, как меняется отношение ребенка к обществу, к своей матери, а также отношение матери и отца к своему ребенку с того момента, как они понимают, что уже двухнедельный ребенок понимает речь и что с ним можно разговаривать о том, что с ним случилось, что для него важно и что его касается. Во всех этих беседах и подходах к ребенку выясняются наметки главного: человеческое существо является языковым существом со дня его зачатия; выясняется, что существует желание, живущее в нем, и есть потенциальные возможности, которые мы поддерживаем или отрицаем. Особенно следует подчеркнуть именно это: в человеческом существе наличествует активная сила желания, но если это желание не связано с элементами языка, то символическая функция, которая работает всегда, когда человек бодрствует, работает вхолостую, поскольку у нее нет ключа, кода для организации языка общения. Знакомство и взаимная вербализированная душевная коммуникация незаменимы для людей. Считается, что младенец не может воспринимать речь, поскольку он издает только специфические звуки, которые и являются ответом на то, что он слышит. Но если присутствовать при этом «разговоре» и следить за выражением лица ребенка, то видно, что он отвечает на все.

В Мезон Верт все мамы учатся быть внимательными к богатой младенческой мимике, даже чужие мамы. Однажды к нам пришла женщина с младенцем, которому не было еще трех месяцев. «Я оставлю его на минутку, мне нужно буквально напротив…» Она пришла впервые, и мы отказали ей, сказав, что никто здесь не оставляет своих детей. «Но это буквально напротив!» – «Ну, так вы оденьте его, возьмите, сходите, куда вам надо, и возвращайтесь». – «Я тогда не вернусь». – «Это ваше дело, но ребенка (имя) вы не оставите». Во время этого разговора мы видели выражение лица ребенка, он очень боялся, что мама его оставит. Она – то единственное существо в мире, которое он знает, и она хочет оставить его в неизвестном мире – пусть даже на пять минут! Я предложила маме взглянуть на своего ребенка. В ответ услышала: «Вы думаете, он боится? Это случайное совпадение». Она все увидела, и все мамы, которые при этом присутствовали, – тоже, но тем не менее не соглашалась. Тогда я сказала ребенку: «Видишь, твоя мама возьмет тебя с собой, может быть, она и не вернется, но уйдет она с тобой вместе. Здесь никто из мам своих детей не оставляет». Ребенок тут же расслабился, посмотрел на маму и замолк. Мама никуда не пошла. В конце дня она заявила: «Ну, что ж, теперь я поняла. Удивительно! Я уж было решила, что больше сюда не приду. Решила, что мадам Дольто агрессивно настроена, но я поняла, что она действует в интересах ребенка. Это поразительно, что ребенок может так понимать».

Итак, он – слышит, понимает? Безусловно: все, что произносится и не произносится. Мне бы хотелось привести случай с Клодом трех месяцев и восьми дней от роду. Но прежде чем он покажет нам, как он следит за речью взрослых, поговорим о ревности его старшей сестры – трехлетней Люсьен. Еще мы увидим, что родители, которые приходят в Мезон Верт, принимают очень близко к сердцу работу, которой мы занимаемся. И как «напрямик» и одновременно тактично разрешаются тут ситуации, которые, не будь они замечены вовремя, могли бы перерасти в настоящие драмы.

Мама Люсьен и Клода пришла в первый раз на площадь Сен-Шарль – это первый адрес Мезон Верт – до того, как Люсьен, старшей, исполнилось три года и та пошла в детский сад. Вновь она появилась у нас, когда исполнилось три месяца и восемь дней младшему – Клоду. Теперь она была со своим мужем и с двумя детьми. С малышом все было в порядке. Он был на руках у отца. Оба были счастливы. Но старшая, как только они вошли, спряталась под кожаную папину куртку и притаилась, как будто умерла. Мама девочки была очень расстроена: «Ну, посмотрите, – говорила она, – разве это Люсьен? Она стала совершенно невозможная, опять стала писаться, какаться и так далее». Ребенок был тут же. Я знала Люсьен как умную, очень чувствительную девочку, теперь же она пряталась и безмолвствовала, как вещь, но слушала все, что говорила ее мать. А та пришла рассказать мне, что с того момента, как родился маленький братик, Люсьен отчаянно к нему ревнует. Я успокаивала мать: «Да оставьте, – говорю, – ее: она вновь проигрывает свою эмбриональную жизнь, потому что старается полюбить своего братика, но как – не знает. Может быть, вы хотели, чтобы она была мальчиком?» – «Да! – ответила мама. – Но как вы узнали?» – «Да по реакции вашей дочери. По радости, с какой вы общаетесь с ее младшим братиком. Она не знает, радовались ли вы так же ей, когда она родилась, ведь она – девочка». Я говорила все это, зная, что девочка под отцовской курткой все слышит: «Но у вас у самой был в семье еще кто-нибудь после вас?» – «Сестричка. Моя мама говорила, что я ревновала отчаянно». – «А теперь вы как с сестрой?» – «О, она посторонний для меня человек». Она заговорила холодно, даже агрессивно. И вдруг эта женщина уткнулась в правое плечо своего мужа, который сидел рядом с ней с маленьким Клодом на коленях. Она уткнулась ему в плечо и зарыдала, все вдруг вспомнив, пережив вдруг снова свою детскую ревность, ревность к сестре. И ее дочь видела и слышала все это и переживала это ужасное потрясение, и смогла его пережить, потому что находилась в Мезон Верт. Дама и сама была расстроена, что поддалась такому неожиданному отчаянию. Ее муж смотрел на меня, пытаясь ее успокоить… Она так и всхлипывала на его – папы-мамы-дедушки-бабушки – плече… В 25 лет она вновь, как впервые, пережила ревность к своей сестричке. Спустя несколько дней она вернулась к нам со словами: «Просто удивительно… Я успокоилась… Во-первых, прекратилась агрессия против дочки, которая так страдает… Вот что меня удивило в первую очередь. Это не легко, но я поняла… И главное, я сама позвонила сестре, и теперь все нормально, я больше не имею ничего против нее. А ведь она была мне почти чужой, и я ее не любила…» Через неделю после имевшего место быть в Мезон Верт «срыва», избавившись совершенно от ревности к сестре, она разрешила своей дочери пережить ревность к ее младшему брату, не усугубляя это и не мучаясь сама от того, что раньше заставляло ее сердиться на девочку. Разрешился конфликт поразительно быстро. Она пришла еще раз через две недели, без мужа, с маленьким Клодом и старшей девочкой, которая уже вовсю играла с другими детьми и снова начала вести себя так, как обычно ведут себя все дети ее возраста. Почти все прошло: девочка перестала терроризировать своего маленького братика; она обратилась к другим людям; она вспомнила Мезон Верт, площадь Сен-Шарль… Наконец этот ребенок заговорил, нормальный живой ребенок, каким она и была раньше.