Читать книгу "Пятый всадник - Александр Харыбин"

Ты удовлетворен ответами? – спросил Профессор неожиданно.

Почему ему так уж важно прямо сейчас узнать мое мнение об этих бармалеевых художествах?

– А вы их смотрели? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да, еще вчера. Как тебе это? – он взглядом указал на еще не полностью сложенный листок у меня в руках.

– Честно? Я думаю, что это издевательство. Или саботаж. Смотря, с какой стороны взглянуть. Приеду на Базу и разберусь.

Профессор протянул руку за листком. Я отдал его. Он развернул бумагу, разгладил на столе ребром ладони и задумчиво посмотрел в содержимое.

– Формально, он ответил на все вопросы, – после довольно продолжительного молчания произнес он, – я вчера внимательно изучил весь этот труд. Я думаю, он таким способом просто указывает тебе на твое место в проекте. Место обычного исполнителя. Несмотря на то, что вся идея принадлежит тебе. Он же прекрасно понимает, что химик, даже очень хороший, обычно не бывает силен в высшей математике.

Он снова замолчал, продолжая машинально разглаживать лист ребром ладони. Мне стало немного обидно за этот намек на мои математические познания.

– Сергей Александрович, математика и в химии, и в физике может многое объяснить. Иногда даже предсказать кое-какие новые эффекты. Но она вряд ли заменит интуицию ученого. А тем более, вряд ли сможет открыть что-то принципиально новое. Я не так силен в этой науке, как Мериновский, но очень сомневаюсь, чтобы он был бы способен открыть то, что удалось мне.

Профессор слегка усмехнулся, выслушав мое заявление. По его лицу я так и не смог понять – обидело ли его это довольно эмоциональное высказывание. Несколько секунд молча он теребил в руках злосчастный лист. Потом, видимо, сообразил, как мне ответить. Тон его был вполне доброжелательным, я бы даже выразился, примирительным. Из чего хотелось сделать вывод, что обиды на меня он не держал.

– Олег, те объяснения, которые дал Мериновский по твоим вопросам, показывают, что реализация, которую он предложил для первого эксперимента, имеет смысл. Я не сомневаюсь, что ты с помощью своей интуиции и сам бы дошел до такого решения. Да и он вряд ли это придумал сам. В этой области люди работают десятки лет и накопили кучу готовых решений. Просто в некоторых областях Мериновский знает больше тебя, а самое главное, у него есть, с кем советоваться. А насчет математики – если хочешь, я могу облегчить твою работу и сберечь тебе кучу драгоценного времени – переведу на человеческий язык то, что здесь написано.

Он вопросительно посмотрел на меня, ожидая ответа на свое ненавязчивое предложение. Времени, которое я неизбежно потратил бы на разбор бармалеевских математических иероглифов, было жаль. Пришлось дать согласие, несмотря на уязвленное самолюбие.

– Смотри, – он указал концом авторучки на первый абзац текста, – здесь выводится формула для определения концентрации свободных носителей заряда в металлах. Судя по тому, что используется математический аппарат квантовой физики, скорее всего, переписано из учебника по физике твердого тела. Но смысл всех этих вычислений в том, что концентрация свободных электронов в металлах почти точно соответствует количеству атомов в единице объема. Исходя из этого, и был выбран бериллий.

Черт! Мне стало стыдно. До такого вывода я и сам безо всякого Мериновского мог бы додуматься.

– А здесь, – продолжал Профессор, – уравнение волнового импеданса для ударной волны в твердом теле. Наверняка, тоже переписано из какого-нибудь вузовского учебника. Смысл простой – для наиболее эффективного торможения ударной волны она должна встретить на своем пути менее плотную преграду. Разница в плотностях серебра и гидрида титана довольно большая, поэтому ударная волна должна отразиться от границы, выпустив электрончики. Кроме плотности в этом самом импедансе играет роль еще скорость звука в продуктах реакции, но кто ж ее измерял при таких давлениях и температурах. Возможно, для наших целей существенно, чтобы эта плотная прокладка обладала еще и низким электрическим сопротивлением. Отсюда и серебро. Может быть, сгодилась бы и медь, но тут Мериновский решил подстраховаться. Как-никак, серебро плотнее.

– Понятно, – протянул я, хотя значение термина «импеданс» было незнакомо. Но решил поверить Профессору на слово. А насчет импеданса потом поискать информацию во всемирной паутине.

– То, что Мериновский начал свою совместную работу с таких вот поступков – это очень нехороший сигнал. Я пока вижу лишь то, что человек не способен работать в команде, раз ставит личные амбиции выше общего дела. Ладно, поживем – увидим, – резюмировал Профессор.

Визит к Профессору оставил двоякое чувство. Несомненно, я был рад получить ответы на свои вопросы, так как причины выбора именно такой реализации конструкции образца для первого взрывного эксперимента мне были интересны. Но в то же время, осознание того факта, что Бармалей явно пытается оттереть меня от темы, вызывало состояние, близкое к отчаянию. Оставалось только надеяться, что на Базу его не допустят ни под каким соусом. А раз так, то совсем избавиться от меня ему не удастся. Кто-то ведь все равно должен будет проводить эксперименты.

На Базу удалось вернуться перед самым заходом солнца, что для начала июня означало уже почти ночь. Почти семь часов дороги и куча впечатлений за день сделали свое дело – на обычные расспросы Катерины я еле мог ворочать языком. Она предложила сделать мне тонизирующий массаж, возможно, рассчитывая при этом на продолжение несколько другого характера. Но пришлось ее горько разочаровать. Через пару минут я просто провалился в черноту сна, очнувшись уже утром.

Первым делом решил поинтересоваться – что же это за «импеданс» такой. Оказалось, если выражаться человеческим языком, это есть волновое сопротивление. И равно оно произведению плотности среды, сквозь которую движется волна, на скорость этой самой волны. Если волна ударяется о границу среды с меньшим импедансом, то она от этой границы отражается, а если с большим, то проникает сквозь границу, причем, с увеличением своей скорости.

Разобравшись с импедансом, я приступил к конструированию устройства для подготовки образцов. Оно должно было состоять из гидравлического пресса и набора прочных толстостенных форм для прессования порошков гидрида, бериллия и серебра. Все это должны были быстро сделать в нашей мастерской. А главный рабочий элемент пресса – грузовой гидравлический домкрат – я уже купил по пути в магазине автозапчастей.

Первый взрывной эксперимент в Черноголовке можно было считать относительно удачным. Зонды, помещенные в цилиндрик гидрида, перед своей смертью показали довольно сильный импульс тока, хотя я ожидал большего. Сам взрыв, происходивший в специальной здоровенной стальной взрывной камере и наблюдаемый через окошко из толстостенного стекла, был весьма эффектен. На миг я даже решил, что после окончания института выбрал не самое удачное направление. Пошел бы сюда работать – каждый день вот так бы взрывал. Тем более, что выпускники моего вуза здесь были, причем в немалом количестве.

Сила взрыва оказалась намного выше, чем ожидал Инженер. Он доложил об этом эффекте Доценту, и тот решил переместить, от греха подальше, следующие эксперименты в другую камеру под купол. Повышение мощности он объяснил выделением водорода из гидрида с последующей детонацией его смеси с воздухом.