Читать книгу "Упрямый Галилей - Игорь Дмитриев"

20 ноября 1632 года Галилея снова вызывают к инквизитору Флоренции, где ему в присутствии нотариуса и двух свидетелей вновь передают приказ прибыть в Рим в течение месяца. «Галилей опять заявил, что готов выехать, – докладывал инквизитор кардиналу Антонио Барберини, – но я и в этот раз не знаю, сможет он это сделать или нет»[1116].

9 декабря состоялось очередное заседание Конгрегации святой инквизиции, на котором папа приказал написать инквизитору Флоренции, что Галилей должен выехать в Рим немедленно и кратчайшим путем. Друзья ученого, понимая, что его ссылки на плохое здоровье – это отнюдь не преувеличение, тем не менее советовали ему отправиться в дорогу.

Так, например, Никколини 12 декабря 1632 года писал Галилею:

В любом случае, насколько я понимаю, самая большая беда – это то, что его святейшество считает Вас осмелившимся его дурачить. Я надеюсь, что Вы, Ваша милость, найдете со своей стороны способ оправдаться. Несомненно (из всего того, что я слышал), больше всего неприятностей Вы навлечете на себя в том случае, если не приедете[1117].

17 декабря 1632 года Галилей посылает в Рим составленное тремя медиками заключение о состоянии своего здоровья, в котором, в частности, было сказано, что математик великого герцога, кроме артрита, страдает: неровным пульсом, головокружением, «debolezza di stomaco» (слабостью желудка), «vigilie» (бессоницей), а также «hernia carnosa grave» (грыжей в тяжелой форме), перитонитом и ипохондрией[1118].

Когда Урбан прочитал это заключение, он пришел в ярость, решив, что Галилей снова водит его за нос. Приказ понтифика гласил:

30 декабря 1632 года от рождества Христова Святейший отец повелел инквизитору [Флоренции] ответить, что его святейшество и Конгрегация святой инквизиции никоим образом не могут и не должны терпеть такого уклонения, и для того, чтобы удостовериться, действительно ли он [Галилей] находится в столь тяжелом состоянии, что якобы не может явиться в Град [Рим] без опасности для жизни, Святейший и Святая Конгрегация пошлют к нему комиссара вместе с врачом, чтобы освидетельствовать его и сделать верное и добросовестное донесение о состоянии, в котором он находится, и если он будет находиться в таком состоянии, что может приехать, то его надлежит подвергнуть заключению и привезти в оковах. Если же по состоянию его здоровья и ввиду опасности для жизни привод придется отложить, то немедленно по выздоровлении и устранении опасности он все равно должен быть заключен и привезен в оковах. Комиссар и врачи должны быть высланы за его счет, так как он сам поставил себя в такое положение и в такие условия и пренебрег надлежащим временем, какое ему раньше было предписано для явки и судебного разбирательства, чем нарушил срок, ему назначенный[1119].

В том же тоне выдержано и письмо кардинала Антонио Барберини флорентийскому инквизитору:

Конгрегация святой инквизиции очень недовольна тем, что Галилей немедленно не подчинился полученному из Рима приказу. Он не должен был оправдывать свое неповиновение ссылками на состояние здоровья, так как сам виноват, что довел себя до такого состояния. Это плохо прежде всего для него – выставлять причиной собственные болезни, и ни папа, ни кардиналы не желают мириться с этими выдумками. Для него самого неподобающе скрывать подлинные причины отсрочки своего появления[1120].

Теперь – о позиции великого герцога. Надо отдать должное Фердинандо II – он не поддавался на угрозы и требования Урбана VIII, хотя великогерцогская твердость[1121], разжигая упрямство понтифика (если действие, как известно, равно противодействию, то бездействие способно усиливать противодействие во много раз), подчас сильно осложняла положение Галилея. Великий герцог, не любивший Урбана, неизменно подчеркивал свое расположение к Галилею. Однако столкнувшись с прямыми угрозами Святейшего доставить ученого в Рим в оковах, Фердинандо вынужден был принять взвешенное решение и посоветовать Галилею не мешкая отправляться в дорогу. При этом великий герцог сделал все от него зависящее, чтобы облегчить своему математику тяготы пути и пребывание в Риме.

Галилей понял – более тянуть с отъездом нельзя и в четверг 20 января 1633 года выехал в карете великого герцога из Флоренции в Рим. Перед отъездом он составил завещание, объявив своим наследником сына Винценцо[1122], и написал пространное письмо своему давнему другу, парижскому юристу и эрудиту Э. Диодати, где ясно и откровенно сформулировал свою позицию:

Почему мы должны начинать наши исследования с изучения слова Божьего, а не с рассмотрения Его творений? <…> Ведь сам Господь (если понимать Библию буквально. – И.Д.) подвержен гневу, раскаянию, забывчивости. <…> Но позволю задать вопрос: разве Бог, приспосабливая (свои слова, то есть текст Священного Писания. – И.Д.) к пониманию простого народа, когда-нибудь изменял свои творения? И разве Природа, непреклонный слуга Господа, безучастная к нашим мнениям и желаниям, не сохраняет и не поддерживает всегда один и тот же вид движений, геометрических форм и расположения частей во Вселенной? Разве Луна не всегда сферообразна?[1123]

Все это были замечательные рассуждения, но, увы, в Рим его вызывали не для обсуждения философских вопросов. Допрос в инквизиции – не семинар в Падуанском университете. И люди из окружения Галилея это хорошо понимали.

Бедный синьор Галилей отправился, наконец, туда, – писал Чьоли Никколини. – Если бы Вы, Ваша Милость, смогли осветить его путь утешительным лучом надежды, развеселить его, сказать, что ему не грозит тюремное заключение, это уменьшило бы наши опасения касательно его здоровья: ведь уехал он в весьма плачевном состоянии, совсем слабый (и это чистая правда). Его высочество выделили для него лучший фамильный экипаж (прогон которого великий герцог потом попросит Галилея оплатить. – И.Д.) и дали распоряжение Вам, достопочтенный синьор Никколини, позаботиться о его жилище и пропитании[1124].