Читать книгу "Аконит - Ирена Мадир"

что они просто решили делегировать: отец занялся организацией театра из полиции и прессы, а Кристофер – убийством.

Но к Мортимеру Чейзу им пришлось идти вместе. Вместе они склонили и без того сомневающегося в правильности стороны Мортимера на свою сторону. Ему всего-то и надо было, что привести Кристофера к дюку под предлогом того, что именно это вынудит Аконита действовать.

Когда полиция и журналисты были предупреждены и уже мчались к Баррету, Кристофер и Мортимер только заходили в поместье, еще под покровом сумрака. Дюк мог бы не прийти на встречу. Это была игра ва-банк. Повезет или нет. Чтобы увеличить шансы в этой игре, Кристофер решил блефовать. Он заранее выяснил, куда дюк отправил дочь, очевидно, пряча от хаоса столицы. Угрожать ей, вынуждая идти на разговор, было легко.

Баррет быстро раскусил ложь, но все же Кристофер уже был там. И было достаточно выхватить заряженный револьвер из рук Мортимера, который даже не сопротивлялся. А затем выстрелить, пока двое беловолосых охранников не опомнились.

И с первой пулей, пробившей плоть Баррета, кристаллы в их груди дрогнули, и бывшие кирпичи помедлили, давая шанс освободить их. А Кристофер просто стрелял, пока все каморы не опустели. Когда остекленевшие глаза дюка смотрели в потолок и кровь под ним пропитывала ковер, Кристофер понял, как устал. От жизни в основном.

* * *

Кора глупо пялилась на выпуск «Интивэя». Из затрепанной газетенки он превратился в настоящую газету: дорогая белая бумага, четкие буквы, которые не смазывались, когда по ним проводили пальцем. Кажется, заходивший накануне Гловер что-то говорил про переезд редакции в другой офис, а еще о наборе новых журналистов и постепенном увольнении старого штата. Планы у него были большие.

«Интивэй» никто не закрыл, как и другие газеты. Просто потому, что последнее убийство Аконита произвело впечатление на всех, а особенно на тех, кто уже давно выступал против древнего строя с аристократией. Они подняли на вилы историю с лабораторией и дюком Барретом, который был приближен к монарху. Это стало еще одним рычагом воздействия на короля. Трон под ним явственно зашатался.

Общественность, которой Рубиновая дама предоставила косвенные улики, додумала все сама. Особенно подстегивали доказательства, явившиеся в лице Рие, Исабэллы и еще нескольких бывших «кирпичей», которые теперь не служили хозяину и могли рассказать все и полиции, и журналистам. Конечно, самые неприглядные поступки, совершенные узниками лаборатории, не разглашались. Да и не были так важны, как внимание на фигуре дюка Баррета, который был убит выстрелом в голову из служебного револьвера Кристофера Хантмэна.

Последний охотно рассказывал все о совершении убийств, о том, почему он убил каждого и что стало причиной. Эксгумация трупа из могилы Гилберта показала, естественно, то, что и должна была показать с самого начала – погребенный не приходился кровным родственником Кристоферу, в отличие от оставшейся ноги.

История родителя, который вопреки коррупционерам в полиции, системе, лжи и замалчивании смог докопаться до истины и стал своеобразным народным мстителем, произвела на столицу впечатление. Аконитом скорее восхищались, особенно вспоминая, что именно он в свое время смог поймать Людоеда и насколько много он отдал за защиту Короны, которая так поступила с ним и со своими подданными. С детьми!

Все закрутилось в череде сплетен, слухов, статей и официальных заявлений. В воздухе витал дух изменений, и парламенту предстояло решить, насколько сильными они будут, ибо его величество затаился, боясь действовать на нервы тем, кто несколько зим назад устроил путч. Теперь тот путч может стать настоящей революцией, которая кровавым вихрем пронесется по стране.

Рубиновую даму теперь многие монархисты считали «продажной бабой». Именно в таком уничижительном ключе они отзывались о ней. Но большинство все же восхищались ее смелостью. Однако никто так и не узнал, кем она была. Ее последняя статья с интервью некоторых из узников лаборатории отгремела, а затем она выпустила короткое прощание. На этом ее история была окончена.

И теперь Кора смотрела на знакомое название газеты, ежилась от задувших по-осеннему ветров и не могла смириться с тем, что было написано на первой полосе.

– Его должны были приговорить к заключению! – Гил метался по комнате, как зверь по клетке.

– Должны, – тяжело вздохнул папа Коры, – но если новый дюк Баррет что-то может, так это продавить свое мнение.

– У их семьи достаточно компромата на такой случай, – поддакнул Рие.

– Месть за убийство отца, – пробормотал Максимилиан, отпивая чай.

Кора вытерла слезы, беззвучно льющиеся по щекам, и сгребла рыжую кошку, пахнущую корицей и выпечкой, в охапку. Сонная Бренди, питомица Максимилиана, негромко мявкнула, но милостиво позволила зарыться носом в ее мех.

Пока шли разбирательства, Гил нашел жилище в многоквартирном доме, который принадлежал бабушке Максимилиана. Совершенно очаровательная старушка, пьющая бренди, как сок, не задавала лишних вопросов. Она сделала хорошую скидку и поселила приятеля своего внука на втором этаже.

– И что нам делать? – спросила Кора, хлюпая носом. Кошка замурчала и принялась вылизывать соленые щеки.

– Боюсь, я сделал все что мог и даже немного больше, но повлиять на решение неспособен, – хмуро заключил отец, жуя мундштук трубки.

– Донни тоже узнавала… Мы даже не можем никого подкупить, – мрачно добавил Рие.

Гил выругался, вырываясь на балкон и закуривая. В комнате повисла тишина. Страшная. Темная и колючая, сырая от слез и холодная, как осенние ливни.

«Казнь состоится», – говорил заголовок статьи. Два слова, перевернувшие все одним летним утром. Два слова, перевернувшие все в начале осени.

* * *

Кора сдирала тонкую обветренную кожицу с губ, ощущая привкус крови во рту. Она крепко сжимала пальцы Гила, который замер, как ледяное изваяние. С неба сыпалась неприятная морось, и по площади стелился туман.

Казнь Аконита назначили на раннее утро, на огороженной решетками площадке, такой маленькой, что, конечно, не все желающие могли подойти ближе. Максимилиан с констеблями помогли протиснуться через толпу, чтобы занять первый ряд. Кору потряхивало. Слезы пока не лились ручьями по щекам. За последние дни их было пролито столько, что веки постоянно были красноватыми и припухшими, а голову сжимал обруч из боли и отчаяния.

За забором возвели деревянный помост, а на нем возвышалась П-образная виселица. Даже от взгляда на эшафот Кору мутило. В горле вставал ком, а легкие сдавливало так, что нельзя было ни вдохнуть, ни выдохнуть. Несмотря на холод, ладони вспотели. Волосы трепал ветер.

– Может, тебе лучше уйти? – тихо спросил папа, наклоняясь.

Кора упрямо помотала головой, придвигаясь ближе к Гилу. Он не реагировал ни на кого, только смотрел вперед, необычайно бледный.

– Если станет плохо, говори, – шепнул