Читать книгу "Поклонение волхвов - Сухбат Афлатуни"

* * *

Николай Кириллович стоит возле здания Музтеатра.

День серый и теплый. Дует южный ветер, по тротуару ползет пыль.

Пять минут назад он вышел из автобуса. Перешел дорогу, поглядел на унылые окна гастронома, обошел урну.

Здание театра было построено в сороковые годы на месте бывшей синагоги. Он помнил, как его строили. Место было огорожено, стояли часовые: строили пленные немцы. Одна часть работала здесь, другая – на шахтах. Из-за колючей проволоки доносился язык Гёте и Бетховена.

Николай Кириллович прошел между желтыми колоннами. Часть колонн скрывает транспарант с призывом ознаменовать тысячелетие города новыми подвигами. Николай Кириллович смотрит на часы и толкает дверь.

Театр встретил его ледяной пустотой и запахом ремонта.

Возле входа спит человек в тюбетейке. Рядом стоит чайник и алеет спираль обогревателя.

Николай Кириллович подходит к кассе, заглядывает в окошко. Внутри горит слабый свет, стоит еще один чайник и две пиалы.

– Опять!

Николай Кириллович оборачивается.

По лестнице бежит маленький лысый человек в косоворотке. Добежав до середины лестницы, машет руками, кричит: «Ну, опять!» – и бежит обратно.

Николай Кириллович стоит на мраморе и осматривает интерьер. Потом идет по невысокой лестнице наверх.

* * *

Два дня назад он был на Гагаринке.

Кладбище было старым. Вначале шли кресты и памятник в виде скорбного ангела. На мраморных кудрях лежал снег, по лицу текла вода.

Потом появлялись звезды. Ржавые, подкрашенные, погнутые. На двух могилах торчали самолетные винты – там лежали летчики. Много искусственных цветов. В руках Николая Кирилловича были живые гвоздики. Купил на входе, возле маленькой, со спичечный коробок, церквушки.

Гогу положили рядом с матерью. Николай Кириллович с трудом находил дорогу. Звезды закончились, начались прямоугольники из мраморной крошки. С каждого смотрело овальное блюдце с вылинявшим лицом. Как сообщала табличка, эта часть кладбища считалась образцовой.

На могиле Гоги сидел подросток в пальто и спортивной шапочке.

Вскочил, схватил камень. Узнал, сжал губы:

– А, вы… Здрасте.

– Руслан, ты что?! – сел рядом с племянником. – Что ты?

Гогин холмик был забросан мерзлыми цветами. Рядом вырытое и положенное набок надгробие. Триярская Мария Мартыновна. 1906–10/IX 1967.

– Извините, – процедил Руслан, – думал, снова эти пришли.

– Какие «эти»?

– Уроды, – ткнул сапогом в глину. – Видите?

Земля была вскопана.

– Опять пытались.

– Кто? Что пытался?

– Раскопать. Подхожу, а тут двое уже, с лопатами. Убежали. Вон следы. Нет, вот смотрите, рядом.

В подтаявшем снегу четко виднелись следы.

– А что им нужно?

– Говорят, зарыли кого-то другого.

– Вместо папы?

Руслан кивнул.

– А в милицию?

Руслан мотнул головой и снова сжал губы. Может, детективов начитался? Николай Кириллович еще раз посмотрел на следы. Свежие, недавно натоптанные.

– Слушай, но если так… Надо же с этим что-то делать!

Руслан пожал плечами. Раскрыл портфель, достал обернутую книгу:

– У нас сегодня химии не было и математичка заболела. – Разложил книгу на коленях.

– Руслан… Мама знает, что ты здесь?

Руслан помотал головой:

– И не говорите ей, хоп? Я сейчас уйду, меня Валька Блаженный подменит.

– Кто?

– Да тип один, живет здесь. Нет, не здесь, а там, на старом, где склепы. Они там все ночуют, в склепах. Сейчас в церкви служба, они там. Потом кто-нибудь придет. Или Валька, или Матвей Иваныч. Матвей Иваныч, это который их первым засек, на войне разведчиком был. У него медаль была, после войны ее на хлеб обменял. Он засек их, этих. Он дьякону сказал, дьякон мне, когда там свечку ставил. Вы ставили свечку?

– Нет еще.

– А я – атеист. Просто интересно ведь, как это у них устроено.

– Что устроено?

– Ну, свечи эти, иконы, паранормальные явления. Вы верите в телепатию? Я книгу одну читал. А дьякон этот, он у них сам раньше нищим был, старшим у них, они его слушают. А когда эти суки стали… Дядя Николя! Тсс…

Николай Кириллович повернулся туда, куда глядел Руслан.

По снежной жиже шел человек в каракулевой шапке. Пальто было полурасстегнуто, виднелся галстук. Остановился, сделал ладонь козырьком.

– Второй раз сегодня проходит, – сказал Руслан, когда фигура исчезла.

– Наверное, просто прохожий.

– Ага, прохожий… Пришел подышать свежим воздухом. – Руслан скривил губы и стал страшно похож на Гогу.

Николай Кириллович притянул к себе лобастую голову Руслана и прижал к пальто. Руслан вздохнул и вдруг, тихо повизгивая, заплакал. Николай Кириллович вжался носом в синюю спортивную шапочку племянника. Солнце спряталось, полетел легкий снег.

* * *

Николай Кириллович подходит к двери в зал. Дверь покрыта национальной резьбой, горит лампочка «Вход».

Потянул медную ручку и вошел в темноту.

Сцена освещена, ее заполняет оркестр.

Дирижер мотнул седыми патлами, взмахнул рукой.

Николай Кириллович нащупывает сиденье, присаживается.

Сиденье скрипнуло, оркестр заиграл.

Вальс из кинофильма «На новом повороте».

Это была его единственная разрешенная музыка. Написал для заработка. Родилась Варенька, они с Лизой маялись в коммуналке, соседские скандалы за стеной. Теперь вступают скрипки. Вступили, если так можно выразиться. Спят они, что ли? Дирижер замахал палочкой. Живей, живей, это не колыбельная. Теперь получше. Флейта. Неплохо. В Питере на записи он тоже намучился. Хотя что тут играть? Чижик-пыжик. И фильм был так себе. Но вальсик иногда исполняли. По радио, в научно-популярных фильмах. Шли какие-то деньги, с «Ленфильма» пару раз звонили с предложениями. Еще один вальсик для какого-то фильма. И еще какое-нибудь ум-па-па, ум-папа. Он отказывался. Лиза плакала ночью, денег не хватало, она была раздета на зиму, у нее шатался зуб. Теперь снова сольная партия флейты. Лиза растирала мокрое лицо о его плечо, он отворачивался к стене, стена пахла плесенью, вечным ноябрем, который стоял в их комнате независимо от времени года. Окна выходили во двор-колодец, растения на подоконнике гибли. Лиза боролась за их жизнь, пересаживала в новые горшки, и они гибли в новых горшках. А Варюхе тоже нравился этот вальс, сейчас будет ее любимое место.