Читать книгу "Поклонение волхвов - Сухбат Афлатуни"

Гога скакал, вертелся, подпевал и давал пояснения:

– А теперь – моталочка! – подскочил на одной ноге, другую, чиркнув подошвой по полу, отвел назад и согнул в колене.

– Трусы бы надел, моталочка!

Зашипел вскипевший борщ. Гога легко раскланялся и побежал в комнату.

Вышел в майке и в его, Николя, трениках. Лицо серьезное.

– Слухай, фрателло! Мелочи не найдется? Чувишке моей на такси. Ей на занятия завтра.

– А чем она занимается?

– Нет – так и скажи! Вышла девушка:

– Не нужно просить, Георгий, я так дойду… – Поглядела на Николая: – Вы нас извините, пожалуйста. Георгий очень переживает, что вы его за такими вещами увидели. Он вас очень уважает!

– Да иди уже ты! Без тебя разберемся, – оттирал ее из кухни Гога.

– А учусь я в техникуме!

– В техникуме, иди… отличница…

Николай рылся в брюках. Поглядел в ладонь:

– Вот. Хватит, наверное…

Гога быстро взял мелочь, сгреб девушку и исчез с ней в темноте. Было слышно, как они шепотом ругались в коридоре.

– Верни эти деньги, слышишь! Я сама дойду!

Шепот исчез. Ушли, наверное. Поглядел на кастрюлю с борщом. Вышел из кухни и чуть не врезался в них. Стояли, слившись друг с другом; Гога отлепил одну руку и выразительно махнул.

* * *

В дверь стучат.

– Кто?

– Николай Алексеевич, это…

Голос женский.

– Кириллович, – поправляет машинально. – Подождите…

– Да-да, я подожду!

Натягивает брюки, нащупывает дверную ручку.

– Здравствуйте. – На пороге стоит женщина в плаще.

– Здравствуйте…

– Я Жанна.

– Заходите.

Пододвигает ей стул, сам садится на кровати.

– Я вас таким и представляла.

Он смотрит на часы. Полдвенадцатого.

– Я на минуточку! – ловит его взгляд. – Поросята мои никак не ложились, пока машину поймала…

– Я не спал еще.

– И внизу пускать не хотели. «Вы куда? Вы к кому? Он уже спит». Сунула им, еще и не берут, представляете? Вы очень на него похожи. На Гогу.

– Да? Говорили, что мы…

– Нет, правда. Только глаза другие. Можно в вашу ванную зайти?

Слышно, как льет воду, всхлипывает, кашляет.

Вода уже не льется, доносится только дыхание, шмыганье, шепот: «Спокойно. Все нормально, Жанка».

Садится напротив него, складывает пальцы домиком:

– Мы с Гогой три года жили гражданским браком. Он разрывался. Ночь здесь, ночь там… А это у вас вода?

– Отвык в Ленинграде пить чай.

– Да. В вас Ленинград очень чувствуется, – глотнула, закашлялась. – Дух ленинградский… Постучите по спине! Вот тут… Спасибо… О, как хорошо!.. Как там Гульнара Сабитовна? Я ее совсем не осуждаю. Видите, у меня у самой… Когда все это началось… Что вы так смотрите?

– Ничего.

– Знакомый ответ. Гога тоже: ничего, ничего… Гульнарка его крепко держала. А Гога – он же как воздух, с Пушкиным в один день родился.

Николай Кириллович кивнул.

– Гога мне рассказывал о вас. Что вы авангардный художник.

– Не совсем авангардный… и композитор.

– Да вы что? Нет, он вас художником назвал, я помню… Композитор… Жалко. А я Виталькины рисунки с собой захватила, чтобы вы посмотрели, еще возвращалась специально. Виталька – это мой средний, его отец художник. Очень талантливый, не слышали? Эмиров. Альфред Эмиров.

Николай Кириллович грустно сидит на кровати.

– Ничего. – Жанна высморкалась. – Вы еще войдете в наш круг. Художники, музыканты. Давлат Ходжакулов, я познакомлю. Вы здесь кого-то уже видели? Встречались?

– Только на поминках.

– Ну, кого Гульнара Сабитовна может позвать, это я представляю. Нет, из нашего круга там не могло быть. Может, Ринато, Ростропович наш местный. Простите, я что-то все не то говорю. Как это все началось, я… – сжимает лицо ладонью. Поднялась, поправила платье. – Ладно, пойду. Просто хотела вас предупредить. Мы уже полмесяца живем, как… Что вы так смотрите? Если считаете, что я идиотка, спросите у других. Только ничему не верьте, пожалуйста. Ничему, что скажут.

– О чем?

– И я к вам не приходила. Они, конечно, и так все узнают, но вы пока для них авторитет, и каждое ваше слово… А то, что будут говорить о Гоге, этому совсем не верьте, от начала до конца. Понимаете? Гроб был пустым, они зарыли совершенно пустой гроб, вы понимаете? Гоги там не было, понимаете?

* * *

Дуркент, 11 декабря 1972 года

Подготовка к юбилею города шла полным ходом.

Центр перерыли, кругом валяются трубы. Памятник свободной женщине Востока подновили серебрянкой. Фасад Универмага затянут призывом: «Дуркентцы! Достойно встретим наше тысячелетие!» Еще один транспарант алеет на Музтеатре. Шахтер с отбойным молотком, колхозник с коробочкой хлопка и представитель интеллигенции с моделью электрона. От порывов ветра транспарант идет волною, улыбки на лицах, особенно представителя интеллигенции, злобно кривятся.

В самом Музтеатре тоже готовятся к тысячелетию. На первом этаже начали ремонт, тут же запахло олифой, нитроэмалью, растворителем. Зрителей стало еще меньше, кашля – больше. Кашляли певцы, артисты балета, любовницы директора и любовницы народного артиста республики К. Д. Диярова, осветители, уборщицы и даже лошадь, которую выводили в финале оперы «Фархад и Ширин».

Первым делом осуществили давнюю мечту местных любителей музыки: ремонт туалета. Ликвидировали лужи, замазали выбоины в кафеле. Из тарахтящего грузовичка были выгружены восемь финских унитазов. Места на складе для них не нашлось, и их сложили в фойе, накрыв декорацией из «Лебединого». Через пару дней двое красавцев бесследно исчезли, а один был найден варварски изувеченным в гримуборной народного артиста К. Д. Диярова, где накануне отмечалось присуждение К. Д. Диярову премии Ленинского комсомола. Оставшиеся пять были экстренно эвакуированы на заднюю сцену, где следить за ними было легче. Вскоре артисты уже сидели на них в перерывах и обменивались новостями. А в сцене бала в «Травиате», где всегда не хватало посадочных мест, их даже, задрапировав, выносили на сцену. Гости Виолетты ловко рассаживались на них и подтягивали свое «либьямо, либьямо!». Через три месяца снова недосчитались двух. Произошел скандал, после чего исчезли и остальные – в открывшемся после ремонта туалете их не оказалось. Входящих встречали радостным бульканьем прежние подкрашенные инвалиды со слезящимися баками и цепями «попробуй дерни!»