Читать книгу "Юрий Трифонов - Семен Экштут"

Роман «Утоление жажды», над которым Трифонов работал несколько лет и который четыре раза переписывал, был выдвинут на соискание Ленинской премии. Премию он не получил. Роман читали, его издавали и переиздавали, переводили на иностранные языки, экранизировали. Но ничего близкого к былому успеху «Студентов» не было. Роман не стал ни общественным явлением, ни явлением в литературе. Отчасти в этом было повинно время — «Утоление жажды» вышло на излёте оттепели, а отчасти — сами читатели, не сумевшие внимательно прочитать роман. Юрий Валентинович в заключительных фразах романа предсказал неизбежный конец оттепели.

«Нет, мне не было скучно. Просто возникло какое-то томящее чувство надежды и желание заглянуть вдаль.

Так бывает, когда расстаёшься надолго, навсегда, и впереди маячит новая жизнь, а старая остаётся как бы за стеклянной дверью: люди двигаются, разговаривают, но их уже почти не слышно»[64].

Публикация романа на страницах журнала «Знамя» была завершена за год с небольшим до отставки Никиты Сергеевича Хрущёва в октябре 1964-го. В годы оттепели так и не удалось достичь ни примирения, ни общей оценки относительно недавних событий. С приходом к власти Леонида Ильича Брежнева страстные споры о временах культа личности постепенно прекратились. Осмысления трагического прошлого не произошло. Проблема была закрыта и снята с повестки дня волевым решением сверху. И если в первые два года правления Леонида Ильича упоминания о репрессиях ещё были возможны, то после XXIII съезда КПСС в 1966 году, когда Брежнев был избран Генеральным секретарем ЦК партии и упрочил свою власть, государственная десталинизация прекратилась и стали предприниматься попытки реабилитации Сталина. В итоге директивным путём были прекращены все разговоры о периоде культа личности. На страницы печати перестали допускать любые аргументы, связанные с именем Сталина, — ни за, ни против. Начиная с 1967-го, года 50-летия Октябрьской революции, многие деятели которой были репрессированы, о том, как закончилась жизнь «пламенных революционеров», творцов революции, предпочитали не говорить вообще. Эпоха «большого террора», как и имя Сталина на десятилетия стали фигурами умолчания в исторических исследованиях, школьных и вузовских учебниках, в печати. Трифонов оказался пророком: действительно, к концу 1960-х былых разговоров стало почти не слышно. Однако до того, как это произошло, Трифонову удалось опубликовать книгу «Отблеск костра». Так в год своего сорокалетия Юрий Валентинович почтил память репрессированного отца — документальной повестью о нём, первоначально опубликованной в двух номерах журнала «Знамя». В конце следующего, 1966 года повесть «Отблеск костра» вышла в издательстве «Советский писатель». Книги Трифонов получил и дарил знакомым уже в январе 1967-го. Отдельное издание повести мгновенно стало библиографической редкостью. Книгу невозможно было достать. Её читали, перечитывали, зачитывали. Обречённая на успех, она была издана небольшим тиражом, в мягкой обложке и уже после нескольких прочтений приобретала потрёпанный вид, а затем и вовсе начинала рассыпаться. Твардовский попросил Трифонова подарить ему ещё один экземпляр: кто-то взял почитать «Отблеск костра» и не вернул. Сам автор поражался своей удаче: ему удалось впрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. «На мне захлопнули дверь»[65], — как сказал он В. Кардину. Повесть «Отблеск костра» стала едва ли не последней книгой, в которой прямо говорилось о годах репрессий. Затем наступило молчание, продолжавшееся до начала перестройки.

Современники Юрия Трифонова вычитали в «Отблеске костра» фразу о «странных людях», не понимающих характер будущей войны, одним из которых был Сталин. К «странным людям» причислил его, не называя имени, Трифонов-старший в рукописи своей книги «Контуры грядущей войны». Как заметил один из друзей писателя, «Трифонов-старший поплатился за „странных людей“, Трифонов-младший поплатился за фразу „Одним из этих ‘странных людей’ был Сталин“…»[66]. Однако значение этой документальной повести не исчерпывается установлением исторического факта: за несколько лет до начала Великой Отечественной будущий Верховный главнокомандующий ещё плохо представлял себе характер грядущей войны. «Отблеск костра» — это «подвиг честного человека»[67], как сказал Пушкин об «Истории государства Российского» Карамзина, и эти слова в определённой мере применимы и к документальной повести Юрия Трифонова. В ней он правдиво рассказал о трагических страницах Гражданской войны на Дону и поведал о том, что многих эксцессов братоубийственной смуты можно было бы избежать, если бы центральная власть не стала насильственно проводить политику расказачивания. Именно политика расказачивания вызвала отчаянное сопротивление казаков и подбросила новые поленья в уже затихающий костёр Гражданской войны на Дону. Костёр вновь разгорелся, а отблески этого костра долетели до автора книги спустя полвека после описываемых событий. Трифонов вернул доброе имя героям Гражданской войны и одним из первых кавалеров ордена Красного Знамени Борису Мокеевичу Думенко и Филиппу Кузьмичу Миронову. И тот и другой были расстреляны по ложному доносу: Думенко — в 1920 году, Миронов — в 1921-м. Долгие годы имена этих военачальников и создателей Красной армии находились под негласным запретом. Их реабилитации сопротивлялись уцелевшие ветераны, прежде всего маршал Будённый.

Когда в 1965 году вышел журнальный вариант повести, автор стал получать письма оставшихся в живых ветеранов Гражданской войны, многим из которых довелось пройти сталинские лагеря. В архиве писателя сохранилось письмо А. Г. Орловой.

«…Вы уж извините меня, старуху, что я беспокою Вас. С болью и горечью прочла „Отблеск костра“. „…Далекая, взбудораженная, кому-то уже непонятная сейчас жизнь“, — пишете Вы. Да, это так. Но лично я от души благодарю Вас за напоминание этого далёкого, бурного и трагического прошлого. Я, как и Ваш отец, разжигала этот костёр, тлелась возле этого костра, но под конец моей жизни задыхаюсь от дыма этого костра. Мучительно больно читать и вспоминать о погибших лучших из лучших людей.

Мне стыдно признаться, что я была участницей великой битвы за социализм. Я живу как полунищая, живу хуже, чем жила моя мама. Они отняли у меня веру в людей, отняли всё, чем я жила. Сейчас мне кажется, что своим восстановлением в партии я осквернила память Позерна, Сольца, тысячи им подобных. Гадко делается, когда вспомню, что я состою в партии с бывшими „следователями“ и начальниками лагерей, такими, каким был мой зверь в образе человека.

Хотя я и задохнулась в дыму того костра, который я с Вашим отцом разжигала, а Вам, Юрий Валентинович, спасибо за „Отблеск костра“…»[68]