Читать книгу "Юрий Трифонов - Семен Экштут"

Как грибы после дождя стали появляться газетные статьи, журнальные публикации, повести и романы, в которых в той или иной форме, с большей или меньшей обстоятельностью упоминался сам факт существования репрессий в истории страны. О их причинах не говорилось ни слова, хотя иной раз достаточно подробно рассказывалось о сломанных судьбах. И по законам социалистического реализма в обязательном порядке торжествовал исторический оптимизм. Подобно богу из машины, на заключительных страницах произведения осуществлялась смена декораций, происходящая в советском обществе после исторических решений XX съезда партии. Партия осуждала культ личности, незаконно репрессированного реабилитировали, возвращая ему честное имя, но ничего не говорилось ни о причинах массовых репрессий, ни о их масштабе, ни о конкретных виновниках. И тогда стали раздаваться голоса о том, нужна ли нам такая правда о прошлом и не стоит ли её ограничить и дозировать. Разговоры на эту тему непрерывно велись в годы оттепели.

Опубликованный в 1963 году, уже на излёте оттепели, роман Трифонова «Утоление жажды» донёс драгоценные для историка «подробности жизни» той эпохи. В «Утолении жажды» есть несколько запоминающихся фрагментов исповедальной прозы от лица лирического героя романа.

«Чёрт возьми, за последние двадцать лет я так привык к тому, что все мои дела сопровождает „какая-то странная волынка“. Это началось ещё со школы, с седьмого класса, когда меня долго не принимали в какой-то оборонный кружок, как сына врага народа. И потом длилось всю жизнь: на заводе, в армии, в университете, после университета. Два года назад, летом пятьдесят пятого, отца реабилитировали и посмертно восстановили в партии, членом которой он был с 1907 года, и волынка должна была прекратиться. Она, может быть, и прекратилась, а может, только немного утихла. Но она продолжалась во мне самом: мерещилась повсюду! Я так привык жить с ней бок о бок, что не в силах её забыть.

И вот сейчас: может, и нет никаких причин волноваться, но я ничего не могу поделать с собой. Проклятая неуверенность. Она сидит во мне, как бацилла»[60].

В «Утолении жажды» Юрий Трифонов изобразил внутренний мир ни в чём не повинного человека, который силою вещей постоянно вынужден был оправдываться. Писатель с психологической убедительностью показал, что долгие годы репрессий не могут быть изжиты в одночасье и уйти без следа. Это на киноэкране можно было дать в титрах надпись «1937», затем показать сцену обыска и ареста либо вскользь сообщить о их факте, а уже потом, пустив в титрах новую надпись «1956», сообщить о конечном торжестве справедливости и невозможности возврата в прошлое. Трифонов очень пластично показал, что далеко не все сочувствуют происходящим переменам: «…Не всем нравятся эти перемены. Раньше было просто: посмотрел в бумажку — и всё ясно. Репрессированные не годятся, оккупированные не годятся, амнистированные не годятся, имеющие родственников не годятся и так далее. А теперь хлопот вагон: надо научиться в людях понимать и ещё в деле разбираться»[61].

До Трифонова никто не говорил о том, что вопрос о репрессиях, по сути, разделил общество на тех, кто считал репрессии неким эксцессом на пути исторического развития страны, который может быть объяснён и оправдан суровыми обстоятельствами времени и места, и тех, кто считал, что без утоления жажды справедливости не может быть речи ни о каком дальнейшем движении страны вперёд. Если первые не хотели бесконечно говорить об этом трагическом периоде, то вторые жаждали разобраться. В романе есть исторически точное изложение основных аргументов, которые звучали в подобных спорах.

«Правильно! Конечно! — сказал старик Вдовенко, человек безобидный и недалёкий. — Зачем, понимаете, жевать одно и то же?

— Нет, — сказал Борис. — Постойте. Ты, Платон, мне друг, но истина, как сказано, дороже. По-твоему, просто знать — этого достаточно?

— Не этим, Боря, надо сейчас заниматься. Перед нами стоят громадные народно-хозяйственные задачи. Возьми нашу республику: проблема орошения, вековечная жажда воды…

Тогда его начали перебивать:

— Никто не спорит!

— Есть жажда гораздо сильнее, чем жажда воды, — это жажда справедливости! Восстановления справедливости! Партия это и делает.

— Партия делает, а вы что же? А вы? — кричала Тамара, и глаза её сделались маленькими и злыми. — Почему вы не хотите помогать партии?

— Вах, зачем так кричать? — сказал директор „Гороформления“. — Вы знаете, как туркмены утоляют жажду? Вот послушайте: сначала утоляют „малую жажду“, две-три пиалки, а потом, после ужина, — „большую жажду“, когда поспеет большой чайник. А человеку, который пришёл из пустыни, никогда не дают много воды. Дают понемногу.

— Иначе ему будет плохо, — сказал Платон Кирьянович.

— Да не будет никому плохо! Чепуха это! Не верю! — говорила Тамара возбуждённо.

— Как может быть чересчур много правды? Или чересчур много справедливости? Скажите, а в принципе вы согласны с теми переменами, которые сейчас происходят?

Платон Кирьянович, внезапно покраснев всем лицом, произнёс отрывисто:

— Я считаю ваш вопрос оскорбительным и прекращаю разговор»[62].

В этой обширной цитате есть всё: дыхание времени, атмосфера спора, аргументы спорящих, антагонизм спора, его незавершённость и невозможность договориться; желание одних дойти до самой сути и нежелание других продолжать разговор. К числу последних принадлежала и жена писателя Нина Нелина, нередко шлепком ладони по столу бесцеремонно прекращавшая споры на эту больную тему — «довольно об этом!». Подобного рода споры велись по всей стране — от Калининграда до Курильских островов и от Москвы до Кушки[63].