Читать книгу "Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012) - Сергей Черняховский"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толстой стал велик не потому, что был против царизма, и не потому, что один вступил в неравную борьбу с церковью, а потому что поднял такие проблемы человеческой жизни — и так поднял, что после этого морально был сильнее и царя, и русских церковников. Как и многие другие великие русские писатели.
Да, Солженицын написал более тридцати томов. Больше, чем Маяковский. Но меньше, чем Троцкий. А все сочинения Пушкина при желании вместили в один юбилейный том. Так что, теперь Троцкого считать самым великим русским писателем? Хотя для любопытства — проведите эксперимент: предложите любому, не знающему кто что написал, прочитать несколько абзацев Солженицына и несколько абзацев Троцкого. И попросите сказать, кто понравился больше: может статься, результат вас удивит.
Солженицына в основном славят за то, что он был антисоветчиком — и многие рассыпающиеся ему в комплиментах так прямо и говорят. Его славят за то, что он, как принято выражаться: «Бросил вызов системе». Ему в заслугу даже ставят то, что он чуть ли не один разрушил СССР и советский строй.
Последнее правда, весьма сомнительно: строй пал не потому, что кто-то что-то прочитал о ГУЛАГе и «сталинских репрессиях» — подобная литература, что в ведомстве Геббельса, что в странах НАТО, выходила тоннами — а потому, что, с одной стороны, во многом прогнило высшее чиновничество, а с другой — даже те, кто не прогнил, оказались настолько безвольными, что не смогли оказать сопротивления в час, когда, в общем-то, не слишком влиятельные группы провозгласили, что они их свергают.
То есть те, кто ставит ему в заслугу его антисоветизм, обоснованны в своих оценках, если сами являются антисоветчиками — и с точки зрения признания антисоветизма благом. Но, во-первых, это опять-таки исключительно политическая оценка. То есть оценка с точки зрения определенных политических и экономических интересов. Во-вторых, даже сейчас вовсе не все общество и даже не большинство его считают антисоветизм благом. И для этой части общества похвала за антисоветизм вовсе не равнозначна однозначному признанию достоинств писательского таланта.
Несколько лет назад Левада-центр обратился к гражданам России с вопросами об отношении к распаду СССР и гипотетической возможности восстановления социалистической системы. Оказалось, что о распаде Советского Союза сожалеют 62 %, не сожалеют 28 %, затрудняются ответить 10 %. 31 % полагают, что распад был неизбежен, 59 % — что его можно было избежать. Восстановить Советский Союз и социалистическую систему хотели бы 60 % опрошенных.
После этого результата даже Левада остерегается задавать подобные однозначные вопросы. Но с тех пор он неоднократно задает вопрос о чем-то похожем — хотя и в несколько предвзятой формулировке: «КАКАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СИСТЕМА КАЖЕТСЯ ВАМ БОЛЕЕ ПРАВИЛЬНОЙ: ТА, КОТОРАЯ ОСНОВАНА НА ГОСУДАРСТВЕННОМ ПЛАНИРОВАНИИ И РАСПРЕДЕЛЕНИИ, ИЛИ ТА, В ОСНОВЕ КОТОРОЙ ЛЕЖАТ ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ И РЫНОЧНЫЕ ОТНОШЕНИЯ?» Ну, не должны ведь люди так уж откровенно выдать свои симпатии к явно непрезентабельному — «распределительной системе»… Только граждане оказались не стыдливыми и выдали ответ: 54 % за плановую систему (читай — «советский «тоталитаризм» в лексике Солженицына и его поклонников), 29 % — за рынок и частную собственность (читай, «демократию») (2014 г.).
По данным от 1 декабря 2014 года о разрушении СССР сожалеют 54 % граждан России, не сожалеют — 28 %. Что он был неизбежен — полагают 30 %, что его можно было избежать — 55 %. Беловежские соглашения 1991 года одобряют 18 %, осуждают — 61 % [5].
Тут речь не о том, кто прав, а кто не прав. Тут речь о том, что если главным достоинством Солженицына считать его противоборство с советской системой, то за эту систему и сегодня оказывается до 60 % граждан, тогда как против — менее 30 %.
Тогда, получается, с кем боролся Солженицын? Кому он был врагом — двум третям того самого народа, к «сбережению» которого он взывал?
Почему же эти 60 %, назначенные им себе во враги, должны почитать и славить того, кто объявил себя их врагом и боролся ради уничтожения всего, что было дорого им в их жизни?
Если правда, что именно Солженицын разрушил советский строй — хотя, конечно, как говорилось, это чрезмерное преувеличение — то, значит, это Солженицын творец ужаса 90-х? Тогда, может быть, с этой точки зрения его и нужно изучать в школах?
А тогда могут ли те две трети народа, с которыми вел борьбу Солженицын (а тогда, в 60-е и 70-е, он боролся не против системы 60-ти процентов — он боролся против, минимум, желаний 90 % народа) — могут ли они считать его человеком, искренне призывавшим к «жизни по правде»?
Льющие елей на Солженицына хвалят его как «принесшего слово правды». Может быть, они искренне так думают. Но ведь огромная часть общества считает, что в своем «Красном колесе», в своем «Архипелаге ГУЛАГ» — он искусно лгал, выдавая за документальные свидетельства определенным образом подобранные весьма немногие (относительно тех миллионов, о которых якобы шла речь) письма и свидетельства?
Когда в Югославии шла война за единство страны, западная пресса много писала о «зверствах сербов». Был случай, когда она подняла шум по поводу не то пятидесяти, не то пятисот изнасилованных… за один раз мусульманок. Тогда страницы тех же самых газет, которые обычно помещают комплименты в адрес людей ориентации Солженицына, были заполнены фотографиями этих «несчастных». Только потом уже другие, тоже западные, писатели и журналисты доказали, что во всех газетах помещались разные фотографии всего трех женщин.
Караджич, представший перед постыдным Гаагским судилищем — тоже обвиняется в немыслимом числе якобы совершенных по его приказу преступлений — и тоже найдутся местные солженицыны, которые распишут их на много сотен страниц, с криком «жить по правде» заливая людей фальсификациями.
Может быть, на самом деле, те, кто думает так — неправы. Может быть — прав Солженицын в своих обвинениях. Но почему собственно эти две трети страны должны думать так, как думал он, и думают его политические покровители и преемники?
Кстати, существует и та точка зрения, согласно которой в описаниях трагедий заключенных прошедших десятилетий Солженицын не был ни оригинален, ни самостоятелен: он только выступил в качестве эпигона другого автора, обладающего приоритетом в этой теме — Варлама Шаламова.
Только между ними была разница: Шаламов свое творчество никогда не превращал в орудие политической борьбы ни со своей страной, ни с той же самой Советской властью. И потому он оказался не нужен тем, кто искал любой сюжет, который мог быть использован в борьбе с ней. Солженицын боролся против миллионов людей. В сегодняшнем исчислении — минимум против 60 % населения России. То есть, он был их врагом. Почему они должны считать его, объявившего им войну, великим русским писателем?
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012) - Сергей Черняховский», после закрытия браузера.