Читать книгу "Петр Великий. Прощание с Московией - Роберт К. Масси"

Софье было девятнадцать, когда умер ее отец, а пятнадцатилетний брат стал царем Федором Алексеевичем. Вскоре после коронации Федора царевна начала выходить на люди из темного терема. Пока длилось его правление, ее все чаще и чаще видели там, куда прежде женщинам не было доступа. Она посещала заседания Боярской думы. Ее дядя Иван Милославский и ближний боярин князь Василий Голицын привлекали царевну к своим совещаниям, где принимались важные решения, так что ее политические взгляды становились все более зрелыми и постепенно приходило умение разбираться в людях. Мало-помалу Софья заключила, что ни умом, ни силой воли она не только не уступает окружающим мужчинам, но даже превосходит их и что единственным препятствием на ее пути к верховной власти является ее пол вкупе с нерушимой московской традицией, – самодержцем может быть лишь мужчина.

Всю последнюю неделю жизни Федора Софья не отходила от его ложа, выступая в роли утешительницы и наперсницы, а заодно выполняя различные деловые поручения, и сумела глубоко войти в курс государственных дел. Смерть Федора и внезапное восшествие на престол сводного брата, Петра, а не родного – Ивана – нанесли Софье тяжкий удар. Она искренне горевала о Федоре, который был ей не только братом, но и другом, сотоварищем по учению; к тому же перспектива восстановления при дворе влияния Нарышкиных означала конец всяких привилегий и послаблений для нее, царевны из рода Милославских. Ей, конечно, пришлось бы реже видеться с высшими государственными должностными лицами, например с князем Василием Голицыным, который успел завоевать ее горячую симпатию. Но хуже всего, что из-за неприязни между ней и новой регентшей, царицей Натальей, ее могли снова засадить в терем.

В отчаянии Софья принялась искать выход. Она кинулась к патриарху, чтобы выразить недовольство поспешным избранием Петра. «Сей выбор несправедлив, – протестовала она. – Петр юн и порывист, Иван же достиг совершеннолетия. Кому и быть царем, как не ему!» Но Иоаким отвечал, что сделанного не воротишь. «Тогда пусть они хотя бы правят вдвоем!» – взмолилась Софья. «Нет, – провозгласил патриарх, – совместное правление губительно для государства. Пусть будет один царь, так угодно Господу».

Софье пришлось на время отступить. Через несколько дней, на похоронах Федора, она устроила принародную демонстрацию своих чувств. Когда Петр в сопровождении матери следовал за гробом и вся процессия уже направлялась к собору, Наталья вдруг услышала позади какой-то шум и, обернувшись, увидела, что Софья присоединилась к процессии – без передвижного полога, который закрывал царскую дочь от народа. На виду у всех, откинув с лица покрывало, Софья театрально рыдала и призывала толпу в свидетели своего горя.

Это был неслыханный поступок, и в соборе, на глазах у множества людей, Наталья сделала ответный ход. Во время долгой заупокойной службы она взяла Петра за руку и вывела из храма. Позже царица объясняла, что ребенок устал и проголодался, так что оставаться дольше было бы вредно для его здоровья, но Милославских эти отговорки обмануть не могли. А тут еще надменный младший брат Натальи, Иван Нарышкин, только что возвращенный ко двору, подлил масла в огонь. «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов», – сказал он, подразумевая весь род Милославских.

Покинув собор, Софья вновь дала волю своему горю – теперь уже с едкой примесью гнева. «Видите, как в одночасье брат наш царь Федор ушел из этого мира! Враги отравили его. Сжальтесь над нами, сиротами! Нет у нас ни отца, ни матери, ни брата. Старшего нашего брата, Ивана, не выбрали царем, и если мы в чем-то провинились, то отпустите нас в другие края, где правят государи-христиане!»

Глава 4

Стрелецкий бунт

Всю первую половину жизни Петра власть в России опиралась на стрельцов – косматых, бородатых копейщиков и пищальников, которые несли охрану в Кремле и были первыми русскими профессиональными солдатами. Они присягали защищать «власти» в случае кризиса, но нередко затруднялись решить, какая из конфликтующих сторон представляет законную власть. Это было своего рода коллективное бессловесное животное, никогда не знавшее точно, кто его настоящий хозяин, но готовое броситься и загрызть всякого, кто посягнет на его собственные привилегии. Стрелецкие полки сформировал Иван Грозный, чтобы создать постоянное профессиональное ядро в громоздком феодальном воинстве, которое водили в бой прежние московские правители. Это войско состояло из отрядов дворянской конницы и оравы вооруженных крестьян, которых призывали на службу весной и распускали по домам осенью. Как правило, этим необученным и недисциплинированным летним воякам, которые хватались за первое попавшееся копье или топор и с тем выступали в поход, туго приходилось в боях с западными противниками – поляками или шведами.

На часах или на параде стрельцы являли собой красочную картину. Каждому полку была присвоена особая, ярких цветов, форма – синие, зеленые или вишневые короткие либо длиннополые кафтаны, отороченные мехом, шапки того же цвета, штаны, заправленные в желтые сапоги с загнутыми носками. Кафтан подпоясывался черным кожаным ремнем, к которому подвешивалась сабля. В одной руке стрелец держал пищаль, или аркебузу, а в другой бердыш – боевой топор.

В большинстве своем стрельцы, простые русские люди, жили по старинке, почитали царя-батюшку и патриарха, ненавидели новшества и противились реформам. И офицеры, и рядовые солдаты относились с подозрением и затаенной злобой к иностранцам, нанятым обучать русскую армию применению нового оружия и тактике. Стрельцы не разбирались в политике, но когда им казалось, что страна отклоняется от праведных, исконных путей, они тут же вбивали себе в голову, что долг требует их вмешательства в государственные дела[23].

В мирное время забот у стрельцов было немного. Правда, некоторые стрелецкие части стояли на границах с поляками и татарами, но основная масса была сосредоточена в Москве, где стрельцы жили особой слободой поблизости от Кремля. К 1682 году их насчитывалось 22 000 – двадцать два полка по тысяче солдат в каждом. Стрельцы вместе с женами и детьми образовали в сердце столицы громадное скопление праздной военщины и иждивенцев. Их баловали: царь предоставлял им прочные бревенчатые избы для жилья, снабжал из казны продовольствием, обмундированием, денежным жалованьем. За это они несли караул в Кремле и охраняли городские ворота. Когда царь выезжал из Кремля в город, стрельцы выстраивались вдоль всего его пути, если же он отправлялся за пределы Москвы, его сопровождал стрелецкий эскорт. Они выполняли также полицейские функции и носили с собой короткие плетки, чтобы разнимать дерущихся. Если Москва горела, стрельцы становились пожарными.

Располагая в избытке свободным временем, стрельцы постепенно начали приторговывать. Некоторые стали открывать свои лавки. Как служилые государевы люди, они не платили торговых пошлин и быстро богатели. Членство в полках сделалось желанной привилегией и передавалось чуть ли не по наследству. Едва стрелецкий сынок достигал необходимого возраста, его немедленно записывали в отцовский полк. Понятно, что чем богаче становились стрельцы, тем неохотнее они возвращались к своим прямым солдатским обязанностям. Солдат, он же хозяин доходной лавки, скорее предпочитал откупиться, чем исполнять какое-нибудь хлопотное служебное поручение. Офицеры-стрельцы к тому же использовали своих подчиненных как рабочую силу. Одним праздные воины прислуживали, другим строили дома или следили за садом. Случалось, что офицеры растрачивали солдатское жалованье, однако официальные обращения солдат за справедливостью власти обычно игнорировали, а самих жалобщиков наказывали.