Читать книгу "Год Оракула - Чарльз Соул"

Ожили утопленные в стенах светильники. Под каждым в нише находился небольшой богато украшенный предмет из металла и стекла, тускло засиявший в изысканно-приглушенном свете. Стены отсвечивали малиновым; немногочисленная мебель резко контрастировала с тусклой обыденностью кабинета Брэнсона в церкви или невзрачностью обстановки дома. Она была роскошна до чувственности.

Брэнсон перебросил еще один выключатель. В нише одной стены загорелся огонь, и по комнате заходили теплые танцующие отсветы от металлических предметов.

Проповедник подошел к нише, где стоял стеклянный цилиндр высотой примерно в фут, отделанный серебром, на четырех золотых ножках. Внутри было что-то непонятное, желто-коричневое. Взяв это в руки, проповедник повернулся к Джонасу.

– Знаешь, что это такое? – спросил он.

Джонас глянул с озадаченным лицом.

– Ума не приложу, ваше преподобие.

– Рака. Бренные останки святого Грата из Аосты. Умер в четыреста семидесятом году от Рождества Христова. Я думаю, это позвонок. Во всяком случае, мне так сказали, когда я его покупал.

Джонас оглядел комнату, отмечая еще много ниш, и ящики в них, и контейнеры из стекла и металла, содержащие куски плоти и костей почти неотличимых от того, что держал Брэнсон.

– И вот это все… – Джонас беспомощным жестом обвел комнату. – Ваше преподобие, это же католические святые! Не понимаю.

Брэнсон скупо улыбнулся.

– Не беспокойся, Джонас. Я не тайный папист. Я все тот же добрый старомодный американский протестант.

– Но зачем вы их храните… – начал Джонас.

Брэнсон шагнул к огню, что Джонасу показалось странным выбором. И без того тут было жарко, у него по спине тек пот.

– Мощи святых – приманка для туристов, – сказал Брэнсон. – Тысячи лет церкви по всему миру используют реликвии для привлечения верных, а рядом с каждой из них стоит кружка для пожертвований.

Брэнсон смотрел на кость в раке.

– Это и правда кусок хребта старины Грата? Или просто церкви нужно было залатать крышу, и пошел кто-то на погост да откопал себе чудо?

Он со спокойным лицом смотрел на Джонаса.

– Реликвии нелегко раздобыть, можешь мне поверить. Я уверен, что многие из них фальшивые, но это всех устраивает. В этом и смысл. Я их собираю, потому что они мне напоминают: я занимаюсь очень, очень древним бизнесом.

Он приподнял раку, встряхнул ее, вызвав еле слышный сухой перестук в цилиндре.

– Ладно, Джонас. Вот причина, по которой я тебя позвал сегодня. Я хочу тебе все выложить, а после этого ты решишь все-таки, хороший я человек или нет. Все очень просто: я не верю в Бога.

Джонас нахмурился.

– Вы пошатнулись в вере? – спросил он. – Это бывает, ваше преподобие, – то есть я слышал, что так бывает. Если хотите, чтобы я вам помог, мы можем помолиться вместе. Я все сделаю что могу, и для меня большая честь…

– Не надо, – перебил Брэнсон. – Я никогда в него не верил. Смысла не вижу.

Джонас промолчал.

– То есть это не совсем верно. Я верю в духовность, верю в добро. Но чушь из Библии? Со всеми деталями? Жвачка бездарная. Рекламная кампания. Бога на самом деле нет. По крайней мере в той версии, которую мы продаем нашей пастве. – Он снова поднял раку: – Эти вот точно такие же. Я коллекционирую кости святых, потому что они мне напоминают: вера материальна. Ее можно паковать, продавать и покупать.

Джонас чувствовал, что у него начинает дергаться глаз.

Это все была какая-то бессмыслица. Все, что он видел, что слышал, убеждало его: преподобный Хосайя Брэнсон – благочестивый, искренне верующий человек. Они вместе молились буквально сотни раз. И каждый раз это была ложь?

– Ты знаешь, что они тоже в это все не верят? – продолжал Брэнсон. – В смысле, наша паства.

Джонаса окатила горячая волна гнева:

– Это неправда!

– Еще как правда. Верили бы они все в Бога, который там наверху будет их судить, вели бы себя получше. А ты видишь, каковы они. Они лгут, они изменяют. И никого не стесняются.

Брэнсон осушил свой стакан и посмотрел на него с досадой.

– Всю бутылку надо было взять, – сказал он.

Поставил стакан на соседний стол.

– Давным-давно я много думал: что может сделать хороший человек за свою жизнь? Такое, что действительно на пользу собратьям? Как математическая задача: сколько добра может совершить обыкновенный человек? И я сделал вывод, что очень немало – если и правда захочет встать на этот путь.

Но потом я посмотрел, что люди делают реально, и понял, что на самом деле очень мало. Крупицы. Люди ищут своего, и пусть они не причиняют друг другу вред нарочно, если могут этого не делать… но протянуть руку тому, кто в беде? Да бросьте! Почти всем приходится из кожи вон лезть, просто чтобы день прожить. И на мысли об остальном мире у их мозга просто пропускной способности не хватит.

Он улыбнулся Джонасу.

– Эта математика мне не понравилась. Она у меня досаду вызвала. И я решил поступить лучше. Вот так.

Он еще раз встряхнул раку.

– Ну так вот, говорю без обиняков. Да, я беру деньги – чемоданами беру – от многих и многих. Но я не вор. Я отдаю за них ценное. Наша паства… наши клиенты хотят чувствовать себя хорошими людьми, лучше других, и они готовы платить за это лишний доллар.

Вот чему служит наша церковь. Вот чему служит каждая церковь. Вот чего они все от нас хотят на самом деле. Посмотри мне в глаза и скажи, что это не так.

Джонас не отводил глаз от раки, пламя очага плясало на ней отсветами, и он понял, что не может поднять взгляд.

– Моя паства мне дает свою энергию, свою мощь, свои деньги и очень этим довольна. Если бы я это пустил в свою пользу, это было бы одно. Я был бы дьяволом. Но ведь я же так не поступаю? Я меняю мир. Я несу свет. Члены нашего прихода, каждый сам по себе, чего могли бы достичь? Да ни фига, можешь мне поверить. Ничего ни против кого не имею, но мы с тобой знаем, что это маленькие люди, и жизнь у них маленькая. Иначе бы мы им не были нужны. Но посредством моей Церкви я беру у каждого из них самую капельку доброй воли, ту чуточку великодушия, что все-таки живет в их маленьких себялюбивых душонках, и все это складываю – в себя. Вот такая математика мне нравится. Она мне позволяет делать работу добра, к чему я всегда стремился. И теперь, – продолжал Брэнсон, – ко мне прислушиваются капитаны промышленности и титаны индустрии развлечений. Почему так, спросишь ты? Потому что у меня есть армия. Моя паства. Я что-то назову делом дьявола – они отшатнутся. Про другое я скажу, что оно благословенно Богом – и они бросятся покупать, голосовать, смотреть. Такова моя власть, и она меня ставит наравне с могущественными людьми. Ты знаешь, что мне президент Грин звонит раз в месяц? Просто поболтать. И я, обладая всей этой властью, употребляю ее на добро и только на добро. Сколько людей могли бы сказать о себе такое, будь они на моем месте?