Читать книгу "Дневники Клеопатры. Восхождение царицы - Маргарет Джордж"

Так я молилась.

И ждала, как все остальные.

Вместе с приходом зимнего солнцестояния наступили великие Сатурналии, и Рим погрузился в празднества. Перед заключительными торжествами мы с Хармионой взяли Птолемея на прогулку. Я понимала: новые впечатления от знакомства с этим римским праздником заставят забыть о холоде.

Территорию вокруг Форума заполнили люди, и они вели себя необычно: одни были в масках, другие — в таких диковинных нарядах, что угадать их значение я даже не пыталась. Со стороны могло показаться, что действо творится совершенно хаотическое, однако, судя по куклам и сверткам со снедью, все же были некие правила.

«Мне следовало взять с собой кого-нибудь, кто мог бы мне все это растолковать», — подумала я, натягивая на голову плащ для защиты от холода.

И тут мне показалось, что я вижу весьма непочтительного ряженого: кто-то надел на себя маску Октавиана. Каково же было мое удивление, когда он протиснулся сквозь толпу ближе ко мне и я поняла — это и есть Октавиан.

Я кивнула ему, и он, работая локтями, стал проталкиваться еще энергичнее, пока не добрался до нас.

— Глазам не верю! — воскликнул Октавиан и поклонился. — Чтобы ее величество Клеопатра приняла участие в Сатурналиях? Это невозможно. Ты должна стать кем-нибудь другим. Возьми себе другое имя!

— Ну хорошо, — сказала я. — Я буду… Царицей Хатшепсут.

— Нет-нет, только не царицей. Царицы на Сатурналиях не могут быть царицами. Нужно стать кем-то совершенно отличным от себя настоящего.

— Тогда я буду Хармионой! — Я крепко сжала ее руку. — А она будет мною. И ты, Птолемей, выбери себе роль.

Он вздохнул:

— Я, пожалуй, стану Сократом.

Октавиан скорчил гримасу.

— О, только не Сократом! Ты ведь не хочешь принять ядовитый настой болиголова, не так ли?

— Ну, ладно. Тогда Платоном.

— Какие у тебя правильные желания, — сказал Октавиан. — А я хочу быть Ахиллом!

— Разве тебя обуревает гнев? — спросила я его.

Мне казалось странным, что уравновешенный и рассудительный Октавиан видит себя в роли яростного Ахилла.

— Нет. Но мне интересно, каково быть величайшим воином в мире.

— Почему ты здесь? — спросила я, поскольку при виде его не сразу поверила глазам. — Цезарь говорил, что ты отправишься с ним на войну.

— Я подхватил лихорадку, — ответил Октавиан с виноватым видом. — Я не мог отбыть вместе с Цезарем, но, конечно, присоединюсь к нему позднее, как только поправлюсь.

В подтверждение своих слов он хрипло закашлялся.

— Ты получал от него известия? — спросила я.

Мне очень не хотелось задавать этот вопрос, тем самым признавая, что я от Цезаря известий не имею.

— Да, — гордо сказал Октавиан. — Он благополучно добрался до Испании. Все хорошо.

Прошел месяц, а я знаю о нем лишь одно: что он прибыл на место. Между тем он наверняка уже вступил в бой с противником. Может быть, сейчас, когда мы стоим здесь в неведении, в Испании разворачивается кровопролитная битва.

— Благодарение богам! — воскликнула я, а потом спросила: — И каково положение дел? Что он выяснил?

Вокруг нас бурлила веселящаяся толпа. Многие шатались во хмелю, слышались невнятные восклицания.

Октавиан придвинулся поближе ко мне.

— Это неподходящее место для разговоров, — сказал он. — Я тебя почти не слышу.

Группа людей, стремившихся куда-то неудержимым потоком, столкнулась с ним, чуть не сбив с ног.

— Приходи посмотреть на нас сегодня! — крикнул один из них, ухватив Октавиана за руку. — И надень костюм!

— Да! Нам нужны зрители! И чтобы народу было побольше! — подхватила женщина с вплетенным в волосы плющом.

— Может быть, — кивнул Октавиан. — Спасибо за приглашение.

— Кто это? — спросил Птолемей.

— Актеры, — буркнул Октавиан. — Не обращай внимания.

— А что, сегодня дают представление? — спросил Птолемей. — Можно нам пойти? — Он повернулся ко мне: — Скучно все время валяться дома в постели!

— Я не думаю, что это тебе подойдет, — сказал Октавиан. — Китерис оскверняет все, к чему прикасается.

И как только эти слова слетели с его губ, я увидела выражение его лица и поняла — ему вспомнилась наша встреча в Регии и то, что я там видела.

— Китерис, — пробормотала я, стараясь сгладить неловкий момент. Я не имела ни малейшего желания ставить его в затруднительное положение. — Кажется, я ее встречала… Но где?

— Она была на Египетском празднике, устроенном тобой, — сказал Октавиан.

— Его устроил Цезарь, — уточнила я. — Но почему я должна ее помнить?

— Во-первых, потому что она красива. Во-вторых, потому что она скандальна. В-третьих, потому что она разыграла настоящее представление, вешаясь на Марка Антония, своего тогдашнего любовника.

— Тогдашнего?

— Да. В итоге битву за него выиграла Фульвия. Тот еще приз! Они поженились несколько недель тому назад. Предполагается, что теперь Антоний изменил свое поведение, но я подозреваю, что он и сейчас где-то в этой толпе, вырядившийся Гераклом. Люди никогда не меняются. — Он хмыкнул. — Да и Китерис, похоже, уже нашла утешение для разбитого сердца.

— Так мы пойдем или нет? — не унимался Птолемей.

— Давай сначала выясним, что они будут играть, — сказала я. — А пока поговорим об Испании.

Мне отчаянно хотелось услышать новости о положении дел на войне, узнать, с чем пришлось столкнуться Цезарю. Октавиан сдвинул брови.

— Похоже, что большая часть Южной Испании перешла на сторону врага. Насколько я понимаю, в распоряжении мятежников тринадцать легионов. Два из них состоят из ветеранов — бывших солдат Помпея. Эти отборные силы охраняют Кордову, а остальные распределились по сельской местности. У Цезаря всего восемь легионов, из них четыре ветеранских, и они лучше обучены, чем войска противника. Так что силы у них, можно считать, равные: численное превосходство одной стороны компенсируется качественным превосходством другой. Одно яркое пятно — у Цезаря есть восемь тысяч всадников, предоставленных Богудом, против шести тысяч неприятельской кавалерии.

Я почувствовала, как меня охватывает холод, как будто декабрьский мороз пробрался под мою одежду.

— Ничего себе, равные силы, — сказала я. — Думаю, Лабиен повторит тактику, примененную в Африке, и будет всячески затягивать войну, избегая решающего сражения. В конце концов, они имеют кров и припасы, тогда как Цезарю предстоит действовать в чистом поле.

В моем голосе звучала ненависть: Лабиена, как и любого предателя, я презирала всем сердцем. На мой взгляд, измена — самое гнусное из преступлений.