Читать книгу "Стивен Кинг идет в кино - Стивен Кинг"

А потом он услышал голоса – дети перекрикивались между собой, а иногда и натыкались друг на друга («Эй, это мой ряд!»), – услышал и приободрился. Они были достаточно далеко слева, и, судя по всему, системы в их поисках не было никакой.

Берт вытащил из-под рукава носовой платок, которым затыкал рану, и осмотрел порез. Кровотечение вроде бы прекратилось, хотя по идее после такой интенсивной физической нагрузки кровь должна была течь и течь. Берт сложил платок и снова засунул под рукав.

Он решил отдохнуть еще пару секунд и вдруг с удивлением понял, что ему хорошо. Если не брать в расчет боль в руке, то в плане физического самочувствия он себя чувствовал просто прекрасно – наверное, впервые за несколько лет. Он словно получил хороший заряд бодрости и неожиданно нашел очень простое (пусть даже и совершенно безумное) решение, как одним махом избавиться от проблемы, над которой бился почти два года, пытаясь бороться со злобными бесами, что испортили их с Вики брак, высосав из него все соки.

Ему стало стыдно за эти мысли. Это какие-то не те мысли – совершенно неправильные. Его жизнь в опасности. Жену увели неизвестно куда. Может, ее уже нет в живых. Берт попытался представить лицо Вики, чтобы прогнать это странное, неуместное ощущение радостной легкости, но у него ничего не вышло. Вместо лица жены перед глазами встал образ рыжеволосого парня с ножом, вонзенным в горло.

Берт только теперь ощутил аромат созревающей кукурузы. Он был везде, этот запах. Ветер, качавший верхушки стеблей, напоминал чьи-то голоса. Мягкие, утешающие. Что бы здесь ни творилось именем этой самой кукурузы, сейчас она стала ему защитой.

Но они приближались.

Берт опять побежал, беспорядочно меняя ряды и стараясь держаться так, чтобы голоса ищущих его детей всегда оставались по левую руку, но с каждой новой минутой это давалось ему все труднее и труднее. Голоса сделались тише, и нередко шелест зеленых стеблей полностью их заглушал. Берт бежал, замирал на мгновение, прислушивался. Бежал дальше. Земля была хорошо утрамбована, и его ноги в одних носках практически не оставляли следов.

Он бежал очень долго, а когда наконец остановился, солнце, которое теперь было справа, уже склонялось к горизонту, алое и воспаленное. Берт взглянул на часы: четверть восьмого. Солнце окрасило верхушки кукурузных стеблей в красноватое золото, но здесь, ближе к земле, тени были густыми и совсем-совсем темными. Берт прислушался. С приближением заката ветер стих, и кукуруза стояла молчаливая и неподвижная, наполняя теплый нагретый воздух ароматом безудержного созревания. Если они – те, кто искал его в зарослях кукурузы, – еще не ушли с поля, то они либо были сейчас далеко-далеко, либо затаились и тоже прислушивались к тишине. Впрочем, Берт сомневался, что большая компания детей, пусть даже и сумасшедших детей, сможет так долго хранить молчание. Скорее всего они поступили совсем по-детски, не считаясь с возможными последствиями своего поступка: забросили поиски и разошлись по домам.

Он повернулся лицом к заходящему солнцу, красневшему в прорези в облаках низко над горизонтом, и пошел в ту сторону. Если двигаться по диагонали сквозь ряды кукурузы, так чтобы солнце всегда было прямо по курсу, рано или поздно он выйдет к шоссе номер 17.

Боль в руке превратилась в приглушенную пульсацию. Ощущение было почти приятным. Берта не покидало хорошее настроение. Он решил, что на данный момент можно и не терзаться по этому поводу. Чувство вины непременно вернется, когда он станет объясняться с властями и рассказывать о том, что случилось в Гатлине. Но это будет потом.

Он шел сквозь заросли кукурузы и думал, что еще никогда в жизни не испытывал такой пронзительной остроты ощущений. Солнце уже опускалось за горизонт. Минут через пятнадцать от красного круга осталась лишь половина. Что-то заставило Берта остановиться. Его обострившееся восприятие уловило какие-то изменения, они ему не понравились. Ощущение было… смутно тревожным, пугающим.

Берт прислушался. Кукуруза шелестела.

Да, он и до этого слышал ее тихий шелест, но только теперь до него дошло, в чем тут странность. Ветра не было. Как такое возможно?

Он настороженно осмотрелся, почти уверенный, что вот-вот из зеленых зарослей выскочат улыбающиеся мальчишки в черных квакерских пиджаках и с ножами в руках. Но его опасения оказались напрасными. Кукуруза по-прежнему шелестела. Звук доносился откуда-то слева.

Берт пошел в ту сторону. Ему уже не приходилось продираться сквозь заросли. Ряд, по которому он шел, вел его именно в том направлении, что было нужно. Потом ряд закончился. Закончился? Нет, просто вывел его на поляну. Шелест доносился оттуда.

Берт замер на месте. Ему вдруг стало страшно.

Запах кукурузы был настолько густым и насыщенным, что каждый вдох оставлял приторно-сладкий привкус. Кукуруза, нагретая солнцем, хранила тепло, накопившееся задень, и Берт только теперь осознал, что он весь мокрый от пота. И весь облеплен какими-то чешуйками и кукурузными рыльцами, тонкими, как паутинка. По идее сейчас по нему должны ползать десятки жучков-паучков… но они почему-то не ползали.

Он стоял неподвижно, глядя на эту поляну. Большой круг голой земли.

Здесь не было ни комаров, ни мух, ни мелкой мошкары – всех этих летучих букашек, которые так донимали их с Вики, когда Берт еще только обхаживал свою будущую жену и возил ее в кинотеатр на открытом воздухе. Они называли их «киномошки», вспомнил он с неожиданной ностальгической грустью. Ворон, кстати, тоже не было видно. Как-то странно… кукурузное поле – и без ворон!

В угасающем свете дня Берт внимательнее присмотрелся к ближайшим к нему кукурузным стеблям. Каждый лист, каждый стебель – все безупречно, без единого изъяна. Но так не бывает. Ни одного бурого пятнышка. Ни одного рваного или сухого листочка, никаких гусениц и личинок, ни одной червоточинки, ни одного…

Берт удивленно нахмурился.

Господи, ни одного сорняка!

Ни единого. Только ровные ряды кукурузных стеблей, растущие на расстоянии в полтора фута один от другого. Ни лопухов, ни полыни, ни лаконоса, ни пырея, ни осота – ничего.

Берт поднял глаза. Солнце уже почти село. Облака плыли низко над горизонтом. Золотое свечение под ними бледнело, окрашиваясь розовым и блекло-желтым. Уже скоро стемнеет.

И пока не стемнело, надо выйти на эту поляну и посмотреть, что там такое, – ведь так все и было задумано, да? Все это время, пока Берт мчался по полю в полной уверенности, что выбирается к шоссе, его вели к этому месту.

Обмирая от страха, он дошел до конца ряда и встал на самом краю поляны. Хотя день уже угасал, света было достаточно, так что Берт все увидел. Он не смог закричать. Из легких как будто выкачали весь воздух. Ему вдруг стало трудно дышать. Он прошел чуть вперед на негнущихся, деревянных ногах. Он смотрел и не верил своим глазам.

– Вики, – прошептал он. – О Господи, Вики…

Это было так страшно. Ее распяли на грубо сбитом кресте, прикрутив руки и ноги колючей проволокой, что продается по семьдесят центов за ярд в любой скобяной лавке штата Небраска. Ей вырвали глаза, а глазницы набили кукурузными рыльцами. Рот, раскрытый в беззвучном крике, заткнули зелеными обертками кукурузных початков.