Читать книгу "Город греха - Джеймс Эллрой"

— Да. Это принесло бы им совершенно ненужные ; страдания. Прежде чем передать все дела, я проверил все упоминания о Коулмене. Поскольку Чаз Майнир только намекал на него, его дело я передал. То же самое я проделал при передаче дел в Комиссию Конгресса по антиамериканской деятельности, только я тогда солгал, что дело Лофтиса утеряно. Думаю, что Эллис Лоу не поверил этой версии, поэтому я утаил часть дела Лофтиса и надеюсь умереть раньше, чем он сможет задать мне этот вопрос.

— А почему вы просто не бросили это паршивое дело? — спросил Базз.

Лезник откашлялся и плотнее закутался в халат:

— Мне хотелось его изучить. Оно меня очень заинтересовало. А почему вы оставили работу на большое жюри? Не одобряете моральную сторону методов Эллиса Лоу?

— Просто мне кажется, что УАЕС не стоит того.

— Ваше заявление для печати внушает к вам доверие. Меня заинтересовало, насколько вы вообще знакомы с этой историей?

Океан обрушил на берег мощный вал, и Базз постарался перекричать шум волны:

— Я работал над раскрытием убийств и одновременно — на большое жюри! Только я не знаю, с чего все началось и как закрутилось!

Шум океана утих. Лезник откашлялся и сказал:

— Все вы знаете…

— Док, я знаю про кровосмешение, про пластическую операцию и как Коулмен пытался подставить папашу. Об этом знал еще один человек — капитан из прокуратуры, которого убили в джаз-клубе. Вы же сами хотите поговорить об этом, иначе не стали бы затевать эту детскую игру с Троцким. Верно, доктор мозгоправ?

Лезник рассмеялся, закашлялся и сказал сквозь смех:

— Вы разбираетесь в сублимальной мотивации, мистер Микс.

— У меня ума меньше, чем у осла, док. Хотите, расскажу свою версию, почему вы не выдали свои дела с лета 49-го?

— Ну-ка, интересно.

— Уаесовцы, которым было известно о ситуации, говорили о предстоящей женитьбе Рейнольдса на Клэр и как на это отреагирует Коулмен. Верно?

— Совершенно верно. Я побоялся, что следователи схватят Коулмена и попытаются выставить его своим свидетелем. Клэр хотела скрыть свою по-молвку от прессы, чтобы Коулмен не узнал это раньше времени, но это ей не удалось. И наверно, знаете, какую цену она за это заплатила — страшно сказать.

Базз смотрел на волны, ни один мускул не дрогнул на его лице: испытанное средство заставить говорить допрашиваемого. Несколько минут Лезник тоже молчал, потом заговорил:

— Когда бульварные газетки сообщили о следующей паре убитых, я понял, что за этим стоит Коулмен. Он был объектом моих наблюдений во время Сонной Лагуны. Я знал, что он живет где-то на Сентрал-авеню вблизи джаз-клубов, и нашел его. Мы некогда были хорошо знакомы, и мне казалось, что я смогу его урезонить. У меня был план запереть его в какой-нибудь лечебнице, чтобы остановить этим бессмысленные убийства. Случай с Оджи Дуарте показал, что я заблуждался, но такой план у меня был. Помните об этом и не судите меня слишком строго.

Базз посмотрел на человека, стоящего одной ногой в могиле:

— Я никого не осуждаю, док. Через несколько дней я уеду отсюда, и мне просто хочется услышать то, о чем я не знаю.

— И вы никому об этом не расскажете? Базз решил подкинуть Лезнику приманку:

— Играя в эти игры, вы не хотели огорчать друзей. Мне это понятно — сам такой. Есть у меня два приятеля, которым хотелось узнать об этом, но теперь их уже ничего не интересует. Так может быть, все-таки хоть мне расскажете?

Сол Лезыик стал рассказывать. Он говорил два часа с долгими перерывами, чтобы откашляться и передохнуть. Временами он смотрел на Базза, потом — на океан. Иногда он спотыкался и замолкал, но потом рассказ его продолжался.

Год 1942.

В Лос-Анджелесе введено затемнение и комендантский час с 22:00. Коулмену исполнилось 19, он живет на Банкер-Хилл со своей полоумной матерью и двумя сводными сестрами. Ему дана фамилия Масски, чтобы растящая «рабов» мамаша могла получать социальное пособие на сына и семерых младших детей, которых нарожала согласно указаниям сестры Эйме. Коулмен просит принять его в школьный оркестр, но музыкальный руководитель ему отказывает, объяснив, что его игра на саксофоне — не проявление таланта, а демонстрация силы легких. Расстроенный Коулмен с горя бросает школу.

После Перл-Харбора Коулмен в течение двух месяцев добивается зачисления его на службу в армию, но не проходит медкомиссию из-за заключения невропатолога и наличия гастрита. Он занимается распространением рекламных листовок храма Ангела, зарабатывает деньги на покупку альт-саксофона и часами наигрывает гаммы и мелодии, которые нравятся ему одному. Делорес не позволяет ему играть дома, и он уходил в Гриффит-парк, где развлекает белок, койотов и бродячих собак. Иногда ходит в библиотеку и через наушники слушает пластинки с джазом. Его любимая мелодия — «Блюз росомахи» в исполнении старого негритянского певца Хадсона Хили. Черномазый так коверкал слова, что его трудно было понять, и Коулмен сочинил к мелодии блюза собственный скабрезный текст о спаривающихся росомахах, что и напевал вполголоса, слушая пластинку. И так ее заездил, что там уже ничего нельзя было разобрать, и он стал напевать блюз громко. В конце концов старушенция, заведывавшая комнатой грамзаписей, вышла из себя и выгнала его вон. Потом он еще долго мастурбирует, представляя, как Коулмен-Росомаха наскакивает на нее.

Мать Коулмена все время докучает ему требованием денег для сестры Эйме. Он идет работать в зубопротезную мастерскую «Хоредко» и отдает ей немного от заработка. Его работа заключается в извлечении зубов из пасти мертвых зверей, и это занятие ему нравится. Он наблюдает, как мастера изготавливают из этих зубов протезы, закрепляют их пластиком или прочным цементом в челюстях. Он выкрадывает у них протезы для рыси и развлекается с ними, уходя с саксофоном в горы. Он воображает себя рысью, наводящей страх на Делорес и сводных братьев и сестер.

Из мастерской Коулмена выставляют, как только хозяин находит семью мексиканцев, которая соглашается работать за гроши. Коулмен обижен. Он пытается найти работу в десятке других мастерских, но выясняется, что «Хоредко» — единственная в Лос-Анджелесе мастерская, где работают с настоящими зубами зверей. В то время в Лос-Анджелесе введено затемнение, чтобы японцы не видели огней большого города и не разбомбили его, как это они сделали с Перл-Харбор. Ночью все плотно завешивают окна. Глухая ночная темень, полная и абсолютная, толкает заняться воровством.

Коулмен рыщет по темному городу, сочиняя при этом мелодии для своего сакса. Ему страшно хочется посмотреть, как живут люди за плотно занавешенными окнами. Однажды, зайдя в парикмахерскую, он видит на стене список с благодарностью сознательным гражданам Банкер-Хилла, самоотверженно работавшим на оборону родной страны. В списке указываются фамилии тех, кто эти работы выполнял днем, кто посменно, а кто — по ночам. Коулмен копирует эти фамилии, а из телефонного справочника узнает их адреса. Потом он обзванивает их, представляясь чиновником службы, проводящей перепись населения, и отбирает одиноких граждан, работающих в ночную смену. Их дома и становятся объектом его ночных набегов.