Читать книгу "Безбилетники - Юрий Юрьевич Курбатов"

бумажный сверток.

В нем подрагивала белая, похожая на молочный студень, желеобразная масса с розоватыми краями.

– Что это?

– Я назвал ее биомассой, – сказал Куба.

– Фу! – скривилась Аня. – А почему она ацетоном воняет?

– Не обращайте внимания, – смутился Куба. – Она вкусная. По вкусу похожа на творог.

Дальнейшие расспросы, что это и откуда, ни к чему не привели. Куба категорически отказался отвечать, бросив напоследок:

– Даже не спрашивайте. А то аппетит пропадет.

Стол в этот день ломился от яств.

Учитель

– Глюк, ты чего такой мрачный? – Аня оторвалась от своей тарелки. – Смотри вокруг, какое море! А еды сколько? Хлебай веселее!

– Кто хлебает, а я расхлебываю. Мулька потерялась.

– Животные свободны в своем выборе. Так же как, и люди, – сказала Аня, причмокивая чай.

– Свободны? Одну собаку взяли в семью. Другую бросили на улице. Какой из них лучше?

– Ну, не знаю. Смотря в чем. Лишь бы обе были счастливы.

– А ты счастлива? – Монгол любовался упругой Аниной наготой.

– Счастлива? Ну конечно, я счастлива! – Аня беззаботно засмеялась. – Нужно просто прислушаться к себе. Услышать свои желания, и тогда открываешь себя заново. Счастье – оно внутри.

– А как туда добраться? – спросил Монгол, хотя, конечно, его больше интересовало, как добраться до других, не менее сладостных вещей.

– Ну, существует много методик. Буддизм, например. Саи Баба. Кастанеда. Все они ведут внутрь себя.

– Кастанеда? Куда-куда он ведет? – ревнуя, спросил Глюк.

– Ну, внутрь себя.

– Что ты знаешь о Кастанеде?! – Глюк сплюнул. – Кастанеда – это путь воина, а не какие-то там сомнительные медитации на тему «у меня все хорошо».

– Вы еще поссорьтесь, какой тропой идти к Абсолюту! – с видом знатока сказал Монгол.

Глюк встал, прошелся по поляне, зачем-то втянул живот.

– Солнце село. Сумерки – это трещина между мирами, – загадочно сказал он.

– Расскажи про трещину, – тут же попросила Аня.

– Долго объяснять. В сумерках стирается грань между посю- и потусторонним.

– А хотите анекдот? – сказал Куба. – Короче, наставник Кастанеды, Дон Хуан, запрещал ему ходить в публичные дома, чтобы тот не тратил там свою энергию. И вот однажды Кастанеда притворился, что уехал по делам, а сам побежал в публичный дом. Возвращается, а Дон Хуан ему: «Ты зачем к проституткам ходил?» Кастанеда потрясенный: «Прости, Дон Хуан! Но откуда ты узнал?» – «Искусство сталкинга, мой маленький Карлитос!» Поняли?

И Куба расхохотался.

– Я не поняла, – расстроилась Аня.

– Сталкинг – это перевоплощение, – назидательно сказал Глюк. – Справедливости ради нужно отметить, что Карлитосом Кастанеду называл не дон Хуан, а дон Хенаро.

– Дон Хуан, дон Хенаро. Какие романтичные имена! – сказала Аня. – А вы вообще знаете, кто такие Луис Альберто и Хуан Мануэль?

– Маги?

– Еще какие! Повелители женских сердец. Практикуют дистанционное внушение, – многозначительно сказала Аня. – Ведь именно Луис Альберто был влюблен в Марианну, и ничто не могло их разлучить.

Незаметно наступил вечер. Теплый вечерний воздух принес откуда-то запах сена. Они лежали у обрыва и смотрели на море.

– Веронику свою утром не встретил? – спросил Том.

– Не-а. А ты, я вижу, времени не терял. Как она тебе?

– Никак.

– Ника-ак, – передразнил Монгол. – Я, значит, бутылки искать, а больной уже за девками вприпрыжку…

– Да не нравится она мне. Феминистка. Ты ж вроде с ней вчера знакомился.

– Ага. Хотел подкатить, но она такая… Умная, что ли. Все эти философии. Будда этот. Хуан Мануэль. Страшно не люблю я всю эту муть.

– Почему?

– Ну, не саму по себе. Духовность и все такое – я как бы не против. Оно и красиво, и поговорить умно можно. Типа возвышает. Но, понимаешь… Тошно от всего этого. Никогда не знаешь, чего от таких людей ожидать. Вот идет себе человек, а потом бах, и мордой в пыль. Ты стоишь рядом, как дебил. А у него просто время пришло, для медитации. Ну, это образно.

– Я думаю, если ты понравишься, то ей вообще наплевать будет, во что ты там веришь, – ответил Том. – И наоборот, будь ты хоть сто раз буддистом, если не в ее вкусе – мимо пройдет и не заметит. Женщины – они такие.

– Это да. Я вот думаю, как бы подъехать, чтобы опять не отбрила.

– Ты лучше помалкивай. Она в тебе гопника видит. А ты скажи ей, что ты не гопник, а как бы охранник. А главное, не сдерживай ее. Ходи вокруг, – такой сильный весь, молчаливый. Женщины это любят. Защита, уверенность в плече, все это вот.

– Я так и собирался. – Монгол почесал нос. – Наверное пусть привыкнет немного, а то спугну еще.

– Это правильно. Не спеши события, все нормально будет. Думаешь, нас тут просто так вписали? Значит, она тоже чего-то хочет. Видишь, эти двое давно тут, но они в иных мирах обитают. А мы, панки, – существа приземленные.

– А может, ей вообще все равно?!

– Не может, – уверенно говорил Том, сам удивляясь своей мудрости и уверенности. – Женщинам вообще никогда не бывает все равно. Они просто иногда в это «все равно» поиграть любят.

– Кхгхэм! – беседу прервало тактичное покашливание. Сзади стоял Глюк.

– Тут Учитель приехал. Хотите послушать?

– Кастанеда, что ль?

– Типа того.

– Пусть сюда идет, – лениво сказал Монгол.

– Не пойдет. Место силы изменить нельзя, – ответил Глюк. – Идете? Аня и Куба уже пошли. Тут недалеко.

– Ну раз нельзя, так нельзя. – Монгол вскочил. – Так бы сразу и сказал.

Они пошли по тропе вдоль обрыва, и вскоре вышли на большую, хорошо утоптанную поляну, где у костра кружком расположились увешанные феньками хиппари обоих полов. Их было десятка два. Отдельно от них сидел, скрестив по-турецки ноги, немолодой, уже седеющий человек с треугольным лицом и пронзительными темно-карими глазами. Он был сух, загорел, горбонос, чем невероятно напоминал индейца.

«Какие удивительные люди встречаются на пути. Может, это тот самый Индеец? – подумалось Тому. – Надо бы спросить».

Кивнув им, Учитель погладил висящий на шее большой желтый клык и указал на место, где они могли сесть. Том оказался рядом с крепким бородатым мужиком в косоворотке и с ксивником на груди. На его запястье красовалась широкая черно-красная фенька с надписью «Алиса».

Подняв руку, Учитель призвал к тишине и продолжил явно прерванный монолог.

– Каждый добрый поступок – это уподобление Первопричине, Первопринципу. Делая добро, мы все ближе приближаемся к Абсолюту, к первопричине всего.

– Учитель, а как понять, насколько я приблизился к первопричине? – спросил кто-то из толпы.

– Делай добро, и ты поймешь.

– Я делаю добро, но не понимаю. К тому же я вижу вокруг так много зла.

– Ты видишь лишь свое отражение. Мир не хороший и не плохой. Он лишь