Читать книгу "Третий уровень - Джек Финней"

Но я знаю, что Гринер услышал меня, и более того, что он понял то, чего не понимал я: с моральной точки зрения это был призыв к самоубийству. «Сделай это!» – услышал он и, зная, что имеется в виду, сделал. Я уверен, что он вернулся в 1940 год и пошел в ванную, где хранилось снотворное. Затем написал записку Уильяму Булю, бросил ее в почтовый желоб в коридоре и в последний раз лег в постель.

Не спрашивайте меня, как это случилось или почему, – спросите Эйнштейна. Я не знаю, смещается ли время и можно ли переиграть события, которые имели место в прошлом. Я не знаю, как это случилось, – знаю только, что случилось.

Откуда я знаю? Мальчик, игравший в мяч на заднем дворе дома Гринера, был тем же самым, которого я видел раньше. Но другой мальчик – в первый раз я его не видел, потому что его там не было. Его не было нигде – его вообще не существовало. Однако теперь он существует, и я знаю, кто он такой – семейное сходство не даст соврать. Он брат первого мальчика. Они похожи, как близнецы, только один выше другого. Второй мальчик младше первого на год или около того. Уверен, они хорошие ребята. И уверен, что, если бы старый мистер Гринер видел их, он бы радовался и гордился своими внуками: и первым, и вторым.

Мне никто не верит, и я их в том не виню. Некоторые даже считают эту историю психопатическим оправданием моего провала: время идет, а я по-прежнему «помощник». Хотел бы я сказать, что Тэд Хеймс благодарен мне – и хотя я в этом сомневаюсь, может, так оно и есть. Все утро на следующий день после того, как я рассказал ему про призрак Гринера, он развлекал офис, с глупым ужасом таращась за мое плечо, будто внезапно увидел привидение. Тэд мог продолжать свои детсадовские шутки неделями, но когда я в тот же день отговорил его от плана с пробниками и объяснил причину, он прекратил шутить.

Сомневаюсь, что дело в благодарности, но, думаю, он заметил отблеск того, что на самом деле случилось со мной, и тоже испугался. И, быть может, теперь он сам немного изменится. Трудно сказать.

Но я все равно благодарен Гринеру. Здесь, в моей гостиной, мы с ним вместе стояли на перепутье, и решение, которое принял я, в конце концов направило его туда, куда он шел всю свою жизнь. В действительности у него не было выбора. Однако, поняв, что случилось, я сам выбрал другую дорогу, пока у меня еще оставался шанс. Поэтому я испытываю к Харрису Гринеру благодарность – и жалость. В делах людей прилив есть и отлив, все так, но воспользоваться им или нет, зависит от того, куда ты хочешь попасть.

Боюсь

Я боюсь, я очень боюсь, и не столько за себя – мне, в конце концов, уже шестьдесят шесть, и голова у меня седая, – я боюсь за вас, за всех, кто еще далеко не прожил положенного ему срока. Боюсь, потому что в мире с недавних пор начались, по-моему, тревожные происшествия. Их отмечают то тут, то там, о них толкуют между прочим – потолкуют, отмахнутся и позабудут. А я таки убежден – отмахиваться нельзя, и если вовремя не осознать, что все это значит, мир погрузится в беспросветный кошмар. Прав ли я – судите сами.

Однажды вечером – дело было прошлой зимой – я вернулся домой из шахматного клуба, членом которого состою. Я вдовец, живу один в уютной трехкомнатной квартирке окнами на Пятую авеню. Было еще довольно рано – я включил лампу над своим любимым креслом и взялся за недочитанный детектив; потом я включил еще и приемник и не обратил, к сожалению, внимания, на какую он был настроен волну.

Лампы прогрелись, и звуки аккордеона – сначала слабенькие, затем все громче – полились из динамика. Читать под такую музыку – одно удовольствие, и я раскрыл свой томик на заложенной странице и углубился в него…

Тут я хочу быть предельно точным в деталях; я не заявляю, нет, будто очень вслушивался в передачу. Но знаю твердо, что в один прекрасный момент музыка оборвалась, и публика зааплодировала. Тогда мужской голос – чувствовалось, что аплодисменты ему приятны, – произнес с довольным смешком: «Ну ладно, будет вам, будет», – но хлопки продолжались еще секунд десять. Он еще раз понимающе хмыкнул, потом повторил уже тверже: «Ладно, будет», – и аплодисменты стихли. «Перед вами выступал Алек такой-то и такой-то», – сказал радиоголос, и я опять уткнулся в свою книжку.

Но ненадолго – голос, принадлежавший, видимо, человеку средних лет, привлек мое внимание снова; может, тон его изменился, потому что речь зашла о новом исполнителе: «А теперь выступает мисс Рут Грили из Трентона, штат Нью-Джерси. Мисс Грили – пианистка, я угадал?..» Девичий голосок, застенчивый, едва различимый, ответил: «Вы угадали, Мейджер Бауэс…» Мужчина – теперь я наконец-то узнал его уверенный монотонный говорок – спросил: «И что же вы нам сыграете?» «Голубку», – ответила девушка. И мужчина повторил за ней, объявляя номер:

– «Голубка»!..

Пауза, вступительный аккорд фортепьяно – я продолжал читать. Она играла, я слушал вполуха, но все же заметил, что играет она неважно, сбивается с ритма – может, от волнения. И тут мое внимание сосредоточилось нацело и бесповоротно: из приемника прозвучал гонг. Девушка взяла неуверенно еще несколько нот. Гонг, дребезжа, ударил опять, музыка оборвалась, по аудитории прокатился беспокойный шумок. «Ну ладно, ладно», – произнес знакомый голос, и мне стало ясно, что этого-то я и ждал, я знал, что это будет сказано. Публика успокоилась, и голос начал было:

– Ну, а теперь…

Радио смолкло. Какое-то мгновение – ни звука, только слабый гул. А потом началась совершенно иная программа: выступление Бинга Кросби вместе с сыном, последние такты «Песни Сэма», которую я очень люблю. И я опять вернулся к чтению, чуть-чуть недоумевая, что там приключилось с той, предыдущей программой, но в сущности я не слишком-то задумывался об этом, пока не дочитал свою книжку и не начал готовиться ко сну.

И вот тогда, раздеваясь у себя в комнате, я припомнил, что Мейджер Бауэс давным-давно мертв. Годы прошли, лет пять, не меньше, с тех пор как этот сухой смешок и знакомые «Ну ладно, ладно» звучали в последний раз в гостиных по всей Америке…

Ну что остается делать, если происходит нечто абсолютно невозможное? Разве что друзьям рассказывать – меня и так не однажды спрашивали, не слышал ли я на днях Мака с Мораном, пару комиков, популярную лет двадцать пять назад, или, скажем, Флойда Гиббонса, диктора довоенных времен. Были и другие шуточки насчет моего дешевенького приемника.

Но один человек – в четверг на следующей неделе – выслушал мой рассказ с полной серьезностью, а когда я кончил, поведал мне свою историю, не менее странную. Человек он был умный и рассудительный, и, слушая его, я испытал не испуг еще, а просто недоумение: между этой историей и странным поведением моего радио была, казалось, известная общность, связующее звено. От дел я давно уже удалился, времени свободного мне не занимать, и вот на следующий же день я не поленился сесть в поезд и съездить в Коннектикут с единственной целью – получить подтверждение тому, что услышал, из первых рук. Я записал все подробно, и в моем досье эта история выглядит теперь так:

СЛУЧАЙ 2. Луис Трекнер, 44 года, торговец углем и дровами, близ Денбери, Коннектикут.