Читать книгу "Поцелуй теней - Лорел Гамильтон"

На миг я ощутила, как он в меня входит, и вот он уже был вомне. Он впихивался через зажатое тело, проталкивался силой. Я ему даларазрешение, я хотела его, но без прелюдии это была боль вместе с наслаждением.Давление, оставлявшее синяки и ссадины, заставило меня ахнуть и от боли, и отжелания. Когда он залез в меня как только мог далеко, он шепнул:

– Ты тугая... не готова еще... но ты влажная.

Я ответила с придыханием:

– Я знаю.

Он выдвинулся назад – частично, потом снова внутрь, и потомне было ничего, кроме его тела внутри меня. Голод его был огромен и свиреп, итаков же был он. Он вбивался в меня сильно и резко, как только мог. От этого уменя стоны вылетали из горла, от самой этой силы, и от ощущения, когда ондвигался во мне, через меня, сквозь меня. Мое тело открылось ему – уже нетугое, только влажное.

Он руками спустил меня по столику, потом приподнял так, чтопочти все мое тело оказалось на столике. Я уже не касалась ногами земли. Он колотилсяв меня так, будто пробивал себе дорогу не просто внутрь, а насквозь и наружу.Плоть в плоть, так сильно и быстро, что я плясала на тонкой грани боли инаслаждения. Я все ожидала, что он завершит свой голод одним долгим отчаяннымвзрывом, но этого не происходило. Он приостановился, чуть подвинул менясильными руками на столике – небольшое изменение, будто он подыскивал нужноеместо, – и снова ворвался в меня одним длинным сильным движением, и язакричала. Он нашел эту точку в моем теле, и колотил в нее, в нее, в нее, также сильно и быстро, как раньше, но теперь уже постанывала я. Натяжение сталорасти, разбухать, как будто во мне росло что-то теплое, росло больше и больше,растекаясь по коже тысячей ласкающих перышек, и я визжала, извивалась, дергалась,испускала звуки бессловесные, бессмысленные, бесформенные. Это была песнь плоти– не любви, не желания даже, а чего-то еще проще, еще примитивнее.

Глянув в зеркало, я увидала, что у меня светится кожа иглаза горят зелено-золотым огнем. И Холод был виден в этом зеркале. Он былвырезан из алебастра и слоновой кости, сверкающая, сияющая игра белого светаплясала у него на коже, будто из него выплескивалась сила. Он перехватил мойвзгляд в зеркале, и эти сверкающие серые глаза – как облака, подсвеченные луной, –стали сердитыми. Он прикрыл мне глаза ладонью, отвернул мне лицо, чтобы я егоне видела, и руку не убирал, зажав меня в ладонях, и тело его прижало меня. Яне могла двинуться, не могла освободиться, не могла остановить его. Я этого ине хотела, но осознавала. Для него было важно, чтобы он был хозяином положения,чтобы он говорил, когда и как, и даже то, что я на него посмотрела, быловмешательством. Этот миг принадлежал ему – я была лишь плотью, в которую онсебя загонял. От меня требовалось быть ничем и никем, кроме того, чтоудовлетворяло его нужду.

Я услышала, как он дышит чаще, как начинает вдвигатьсясильнее, дальше, резче, и я закричала, и он все равно не остановился. Я ощутилаизменение ритма тел, по нему прошла дрожь, и меня не стало. Разбухающее теплозалило меня всю, прошло насквозь, забилось глубоко внутри, заставило выгнутьсяв судороге, задергаться, не в силах овладеть собой, и только его руки держалиеще меня, не давали развалиться на части. Но раз мое тело не моглошевельнуться, наслаждению пришлось искать другой выход: оно хлынуло изо ртавоплями, горловыми душераздирающими воплями, снова и снова, и я едва успевалапереводить дыхание.

Холод надо мной тоже вскрикнул, наклонился над столиком,упираясь руками по сторонам от меня и опустив голову. Волосы его разлились помне теплым молоком. Я лежала совершенно пассивно, все еще зажатая под еготелом, и пыталась снова научиться дышать.

Он первым обрел голос и произнес прерывистым шепотом:

– Спасибо.

Хватило бы мне дыхания, я бы рассмеялась. В горле такпересохло, что голос получился хриплым:

– Поверь мне, Холод, это мне было в радость.

Он наклонился и поцеловал меня в щеку.

– В следующий раз я попробую сделать лучше.

Он убрал руки, давая мне двигаться, но не выходил из меня,будто ему не хотелось вылезать.

Я посмотрела на него, думая, что он шутит, но он былабсолютно серьезен.

– Лучше, чем сейчас? – спросила я.

– О да, – ответил он торжественно.

– Королева была дурой, – сказала я тихо.

Тогда он улыбнулся:

– Я всегда так думал.

Глава 35

Я проснулась под разливом серебряных волос, протянувшихся помоему лицу сверкающей паутиной. Слегка повернула только голову, оставив этиволосы у себя на лице. Холод лежал на животе, отвернувшись от меня. Простынязакрутилась у него вокруг талии, оставив верхнюю часть тела обнаженной. Волосыпротянулись сбоку от него, лежа как его второе тело между нами и наполовину намне.

Правда, в кровати действительно было второе тело, точнее,третье. Китто лежал с другой стороны от меня. Он свернулся в калачик на боку,отвернувшись от меня, и сжался так, будто во сне от чего-то прятался. А можетбыть, он просто замерз, потому что лежал голый. Тело у него было бледное, какфарфоровая статуэтка. Я никогда не была так близко к мужчине, при виде которогона ум приходят слова вроде "миниатюрный". Плечо у меня болело там,где он оставил свою метку: четкий отпечаток зубов на коже. Вокруг нее вздулсясиняк, красновато-лиловый, почти горячий на ощупь. Это не был яд, простопо-настоящему глубокий укус. От него останется шрам, и для этого все иделалось.

В какой-то момент во время третьего или четвертого раза сХолодом я позвала к нам Китто. При этом я подождала, пока Холод доведет меня досостояния, в котором боль и удовольствие сливаются, и дала Китто выбрать свойкусочек мяса. Когда он это сделал, больно не было, что уже говорит о том, как ядалеко зашла этой ночью. Стало чуть-чуть болеть, когда мы наконец забылисьсном, сейчас, утром, болело сильнее. И болел не только укус. Болело все тело,что говорило мне, что я им злоупотребила. Точнее, дала злоупотребить Холоду.

Наслаждаясь этой небольшой болью, я потянулась, проверяя,что именно болит. Боль напоминала крепатуру после хороших упражнений стяжестями и бегом, только болело в других местах. Не могу припомнить, когда я впоследний раз просыпалась с ощущением секса, поющего во всем теле как шелковыйкровоподтек. Давно, наверное.

Китто счел за честь, что я позволила ему себя отметить,чтобы все теперь знали, что он был моим любовником. Не знаю, понял ли он, чтосношение со мной ему никогда не светит, но этого он сегодня ночью и не просил.На самом деле он был абсолютно покорен, делал, что его просили или приглашалиделать, никогда не выходя за эти пределы. Идеальная аудитория, потому что, покаего не звали, его просто не было, а когда звали, он выполнял указания лучшелюбого мужчины, с которым мне приходилось бывать.