Читать книгу "Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев"

В Сочи приехала и сестра Маяковского.

Павел Лавут:

«Ему приятна была встреча с сестрой Людмилой Владимировной здесь, в поездке. Он пригласил её на свой вечер».

28 июля Маяковский выступил в сочинском клубе ГПУ для пограничников. Через неделю новочеркасская газета «За мир и труд» дала такой отчёт:

«Тяжёлой поступью выходит Маяковский на середину и, улыбаясь, ждёт, когда гул приветствий уляжется. После короткой вступительной речи о революционной поэзии Маяковский, как топором, стал рубить слова боевого "Левого марша". В его читке марш приобретал большую силу, большим энтузиазмом охватывал бойцов. Голос Маяковского необычайно чёток, и всё, что он читал, легко воспринималось бойцами… Наиболее запечатлевшиеся стихи – "Левый марш" и отрывки из "Хорошо!" Бойцы остались довольны боевым содержанием стихов. "Слова-то у него действуют не хуже пуль. Любого врага скорчит от его разрывного слова", – поговаривали бойцы. Прощаясь, тов. Маяковский дал обещание приехать ещё раз, чтобы почитать и побеседовать побольше…»

Веронике Полонской запомнилась история, не связанная с выступлениями:

«У Владимира Владимировича были часы, и он хвастался, что стекло на них небьющееся. А в Сочи я увидела, что стекло разбито. Спросила, каким образом это произошло. Владимир Владимирович сказал, что поспорил с одной знакомой. Она тоже говорила, что у неё стекло на часах не бьётся. Вот они и шваркали своими часами стекло о стекло. И вот у неё стекло уцелело, и Владимир Владимирович очень расстроен, что на его часах треснуло.

Мне вдруг неприятна стала эта история с часами: я стала думать, кто бы могла быть эта женщина, к тому же я нашла у него на столе телеграмму: "Привет из Москвы – Елена"».

Кроме «этой женщины» была ещё и Татьяна Яковлева, которую Владимир Владимирович тоже не забывал, посылая ей телеграммы так часто, что она писала матери в Пензу:

«Получаю бесконечные телеграммы – писем нет, тоскую».

А Маяковскому в тот момент тосковать было просто некогда.

Василий Васильевич Катанян:

«Это было весёлое время – прогулки в самшитовой роще, часы на пляже, поездки по морю вдвоём или в компании друзей актёров – знаменитого танцовщика Асафа Мессерера, его красавицы жены Анель Судакевич, балерины Люси Ильюшенко… Не хотелось думать, что где-то там Яншин, Лиля, Татьяна в далёком Париже…».

Практически все биографы Маяковского утверждают, что находившаяся в Париже Татьяна Яковлева времени тоже зря не теряла.

Бенгт Янгфельдт:

«Если Маяковскому удавалось одновременно ухаживать за двумя женщинами, то в резервном списке поклонников Татьяны числилось, по крайней мере, трое. Один из них был внуком русского лауреата Нобелевской премии по медицине Ильи Мечникова, носивший то же имя. "У меня сейчас масса драм, – сообщала Татьяна матери в феврале 1929 года. – Если бы я даже захотела быть с Маяковским, то что стало бы с Ильёй, кроме того есть ещё 2-ое. Заколдованный круг!"»

Добавим к этому информацию, которую даёт Аркадий Ваксберг:

«… за ней ухаживали такие богачи из эмигрантской элиты, как нефтяной магнат Манташев, и такие знаменитости из мира искусств, как композитор Сергей Прокофьев».

А вот строка из письма Татьяны матери в Пензу, написанное 13 июля:

«Обрастаю друзьями, как снежный ком».

Бенгт Янгфельдт:

«Она была популярна, как никогда, и всё время развлекалась. Каждые выходные выезжала на Атлантическое побережье, как с Маяковским, но теперь на автомобиле – и планы на лето были грандиозные: "Буду ездить по всей Франции на автомобиле и, может быть, по Средиземному морю на яхте с парусом". Разумеется, путешествовать она собиралась не одна».

Переезд в Крым

2 августа 1929 года Маяковский отправился из Сочи в Ялту.

Павел Лавут:

«Из Хосты должна была приехать Вероника Полонская. Она обещала быть в Ялте следом, дня через два-три. А её всё не было. Маяковский нервничал.

Послал "молнию". Ответа нет. Затем другую, третью – тоже без ответа. По нескольку раз в день он наведывался на пристань, наводил справки, встречал все прибывавшие пароходы. Приходил на мол и тогда, когда никакие суда не ожидались.

Владимир Владимирович попросил меня вместе с ним составить служебную телеграмму на имя начальника хостинского телеграфа, чтобы тот отыскал, передал и ответил.

Помню, как смутилась девушка, принимая эту частную необычную по тексту и длинную "молнию".

Наконец пришла из Хосты телеграмма: "Слегка заболела приеду пятнадцатого", затем другая: "Больна малярией" и в ответ на "служебную" предложила перенести встречу на Москву».

А вот как отражена эта переписка в воспоминаниях самой Вероники:

«Он беспокоился, посылал молнию за молнией. Одна молния поразила даже телеграфистов своей величиной. Просил приехать, телеграфировал, что приедет сам, волновался из-за моей болезни.

Я телеграфировала, что не приеду, и чтобы он не приезжал, что встретимся в Москве, так как ходило уже много разговоров о наших отношениях, и я боялась, что это дойдёт до Яншина».

Ситуация поразительно необыкновенная! Маяковский в Париже влюбляется в Татьяну Яковлеву, с которой его познакомила Эльза Триоле, но эта Татьяна категорически не желает ехать вместе с поэтом в Советский Союз. Маяковский в Москве влюбляется в Веронику Полонскую, с которой его познакомил муж сестры Эльзы Триоле, но и эта Вероника тоже не желает поехать в Крым, где выступает поэт.

Опять случайное совпадение? Но не слишком ли много возникает подобных случайностей?

А может быть, в обоих случаях влюблённые в Маяковского дамы отказывались ехать туда, куда их приглашал поэт, из-за того, что кто-то им категорически не советовал этого делать?

Как бы там ни было, но узнав, что Вероника в Крым не приедет, Маяковский успокоился и сказал с улыбкой:

«– Инцидент исперчен!»

Павел Лавут объяснил это так:

«"Инцидент исперчен", – частенько говаривал он. Эту остроту он слышал от артиста Владимира Хенкина. Шутка оказалась трагедийной».

Эта «трагедийность» возникнет чуть позднее. А спустя ещё несколько десятилетий писатель Валентин Катаев напишет (в «Траве забвения»):

«Кстати, выражение "Инцидент исперчен" – вместо "исчерпан" – я слышал ещё до революции. Его придумал друг моей юности большой остряк Арго. От него это выражение и пошло по рукам, пока им окончательно не завладел и не закрепил навсегда за собой Маяковский».

Абрам Маркович Арго (Гольденберг) был в те годы известным поэтом-сатириком и драматургом.