Читать книгу "Венчание со страхом - Татьяна Степанова"

Кравченко потянулся за новой пивной бутылкой.

— А если тут совершенно иной мотив? — спросил он вдруг.

— Какой?

Кравченко молча наполнил бокалы — высокие, чешского стекла, что недавно вошли в моду в столичных пабах. И рука его отчего-то дрогнула: пена обильно перелилась через край.

Глава 47ВИЗИТЕР

Ту памятную ночь сотрудники отдела убийств проводили в весьма необычном для себя месте. О том, что в здании института в Колокольном переулке будет проводиться операция по задержанию особо опасного преступника, было сообщено самому узкому кругу лиц. Один из «посвященных» — директор института профессор Богданович, накануне вечером передававший сотрудникам милиции ключи и план институтского здания, скорбно выговаривал Колосову:

— Да, уважаемый, какая жизнь теперь пошла. Никогда ведь и в мыслях не держал, что такие ужасные события разыграются в этих стенах. Но трагическая смерть двух наших старейших сотрудниц… Однако все равно не могу поверить, что это сотворил кто-то из моих коллег. Может, вы все-таки ошибаетесь?

Начальник отдела убийств качал головой.

— Ну да, ну да, конечно. Вы знаете по этому делу гораздо больше моего. Такая трагедия, господи ты боже мой. И еще эта моя командировка так некстати оказалась.

— А что именно вы искали на Южном Урале, профессор? — полюбопытствовал Никита.

— Наша экспедиция вот уже десять лет работает в Иг-натьевской пещере, где открыто палеолитическое святилище. Там удивительные наскальные росписи, молодой человек. Наши предки, знаете ли, были очень талантливые люди. Гордость невольную иногда чувствуешь за них: как они ценили и любили жизнь! Я ведь сам специалист по пещерной живописи.

Колосов усмехнулся про себя: «Пещерная живопись, эх, старичок, словно с луны ты свалился к нам».

— По институту прошел слух, якобы Александр Николаевич отпущен из тюрьмы. — Профессор Богданович заглянул в глаза собеседнику: — Это правда?

— Да.

— Вот с этим вы не ошиблись, уверяю вас. Я знаю его добрых пятнадцать лет. Это исключительно порядочный человек. Ради науки ничего не пожалеет. Себя не жалел, как оказалось. Эти его эксперименты, конечно, — вопиющий факт, но… Прежде чем осуждать, это надо понять, молодой человек.

Никита снова кивнул, а сам подумал про воющего от боли шимпанзе в клетке.

Ночь ушла на основательную техническую подготовку здания. В ход был пущен почти весь арсенал оперативно-технического отдела главка. «Камеры должны быть расставлены так, чтобы он ни на минуту не уходил из поля нашего зрения хотя бы в коридорах, в вестибюле. С кабинетами сложнее, но тоже надо постараться, — объяснял Коваленко сотрудникам, устанавливающим спецаппаратуру. — Мы должны его видеть, а он даже не догадываться о нашем присутствии. Он очень умен, так что, ребята, делайте все, только не подведите».

— Никита, а что, если он сегодня не придет? — спросил Коваленко, когда они на пару с Колосовым осматривали зал черепов. — Что, вот так целую неделю куковать ночами будем?

— Потребуется — будем.

—А что, если он вообще не придет? Никита не ответил. — Ну ладно, — Коваленко направился к лестнице. — Сейчас половина четвертого. Ночь прошла, считай. Из Новоспасского первая электричка в четыре сорок. Оттуда дадут знать, если что. Там сегодня тоже никто не спит. Вахтерша-то, этот божий одуванчик, когда появится? В семь? А то, что она за уборщицу сегодня тут будет, это вещь вполне обычная?

— Вполне. Она с весны так подрабатывает, — откликнулся Колосов, по его лицу было видно, как он волнуется. — Приходит к семи, раньше, всех. Моет вестибюль и лестницу. Все сотрудники про это знают. И ОН тоже. Наверняка.

— Ну что ж, будем надеяться. Нашему бы теляти да волка… Эх!

Вахтерша баба Маша явилась без четверти семь. Отперла дверь главного входа своим ключом. Оглядела вестибюль из-под сдвинутых на лоб очков. Накануне ей сообщили, что в здании будут дежурить сотрудники милиции, и она теперь недоумевала: а где ж они, сердечные? Никого что-то не видно.

Повздыхав, она сняла старый болоньевый плащ, одетый по случаю утренней прохлады, обмотала красной косынкой голову, открыла чулан под лестницей, где хранились ведра и швабры, и неторопливо поползла в туалет первого этажа за водой.

Колосов метнул взгляд на экран камеры номер два — вахтершу в коридоре было видно преотлично. Основное его внимание, однако, по-прежнему привлекала первая камера, показывающая ему дверь института. Если взять сейчас самый крупный план, то…

Он затаил дыхание. Есть! ДВЕРЬ ТИХО ОТКРЫВАЮТ. Тот, кого ожидали, прибыл. И даже раньше, чем рассчитывали: на часах всего 7.07.

* * *

На табло электронного будильника выскочила та же самая цифра: 7.07. Кравченко приподнялся на локте. Посмотрел на сладко спящую Катю. Откинул одеяло, встал. Он проснулся в четыре утра и больше не сомкнул глаз. Не мог. Примерно через полчаса проснется и Катя, будет, как всегда, метаться по квартире, опаздывая на работу, а пока…

Он прошел к зеркалу — посмотрел на себя. Провел по холодному стеклу горячей ладонью, словно пытаясь стереть что-то с лица зеркального двойника. Но ЭТО никак не стиралось.

Взял с подоконника телефон-трубку и пошел на кухню. Плотно прикрыл за собой дверь. Катя должна спокойно спать эти последние двадцать минут перед сигналом будильника. ЕЕ ЭТО НЕ ДОЛЖНО ТРЕВОЖИТЬ.

Помедлив, он набрал номер Мещерского. Долгие гудки. Наконец там взяли трубку. Голос князя сонливый и хриплый.

— Мещерский у телефона. Доброе утро.

— Серега, это я… слушай, такое дело. Я глаз не сомкнул всю ночь, все думал, о чем мы вчера с тобой говорили. Эй, да ты дрыхнешь, что ли?

— Разбудил ни свет ни заря и еще орет! — Мещерский обидчиво засопел. — Погоди, я тапочки надену. Холодно.

— Черт с ними, с тапочками. Слушай, что получается. Все «убойные» улики по этому делу — след, камни, способ совершения убийств, — все это, выходит, сплошная лажа, так?

— Мы вчера это подробно обсудили, — Мещерский сладко зевнул. — Ты разбудил меня, чтобы я оценил твой жаргон?

— Да подожди ты! Серийные убийства были инсценировкой, причастность Ольгина — тоже инсценировка, так? Из всего нагромождения фактов и улик остается только одна постоянная деталь: жертвами преступлений всегда оказывались старухи.

— Ну? Мы же и говорили о геронтофи…

— Какая, к черту, геронтофилия! ЕМУ ПРОСТО НАДО БЫЛО УБИТЬ ИМЕННО СТАРУХУ, ПОТОМУ ЧТО ОН ПОЛУЧАЛ ВЫГОДУ ОТ ЕЕ СМЕРТИ. Понимаешь? И при этом тщательно замаскировать все, потому что этот мотив выдал бы его с головой!

Мещерский не дышал в трубку. Кравченко казалось, что он слышит, как бешено бьется его сердце.

* * *

— Здравствуй, здравствуй, — тетя Маша ласково улыбнулась человеку, стоящему перед ней. — В кабинет Нинель Григорьевны пойдешь? На-ко ключик. Мне директор говорил: тебе ее вещи надо там забрать. Ну, проходи. Только что рано-то так?