Читать книгу "Шестьдесят килограммов солнечного света - Халлгримур Хельгасон"

кормить его. Гест продумал этот день только до времени первого сна и сейчас беспомощно озирался в поисках выхода. Он только что допил последнюю молочную порцию! Ну что он за балбес! Не мог же он сейчас доить этих овец прямо здесь на открытом склоне горы. Он снова заглянул в свою котомку-пузырь в поисках мягких кусочков, но нашел там только крошки сушеной рыбы, кусок акулятины и весьма твердый ком нутряного жира, а в придачу два лоскутка рыбьей чешуи, которые Сньоулька весной поджарила на углях. Еще там завалялась старая сушеная тресковая голова, болтавшаяся там уже несколько недель, от которой он порой отщипывал кусочки, – но вся эта еда не годилась, потому что была слишком жесткая. Зачем он и хлеб тоже весь съел! Ни о чем не позаботился! Только о себе думает!

Для беззубого рта годился лишь кусочек масла, но его ему было, если честно, жаль. Но все-таки – вот: зачерствевшая корка лепешки, которую сунула ему на Иванов день старуха. Он отломил кусочек, положил в рот, долго размачивал слюной, а потом дал ребенку. Но, очевидно, жвачка размокла недостаточно сильно, потому что малыш закашлялся, ему стало дурно: он подавился. О чем он только думал?! Гест побледнел и принял меры: перевернул ребенка и стал похлопывать по спине: словно вытрясал из пустого бочонка из-под бреннивина засунутую туда монетку. Ребенок не издавал никаких звуков, и Гест снова перевернул его, толком не соображая, что делает. И тут, наконец, раздался короткий кашель, кусочек показался на языке, малыш задышал и снова принялся реветь, к немалому облегчению для пастуха.

Гест сделал несколько вдохов и осмотрелся вокруг. Расстояние до ближайших овец невелико, но их будет непросто изловить. Он уложил ребенка между камнем и кочкой и велел Юноне отогнать двух овец, которые стояли поодаль от других и паслись на солнышке. Правда, они обе были безрогие, так что их будет непросто удержать, но плач настаивал, чтоб он попытался. Собака послушалась и яростно зарычала на овец, а они всполошились и гуськом побежали вниз по склону. Собака быстро перерезала им путь. И сейчас они стояли между собакой и пастухом и тряслись. Одна из них заблеяла, словно хнычущий пропойца на пороге магазина. Гест кинул взгляд на своего маленького звереныша, который все еще горько плакал, а потом приблизился по каменистой моховине к овцам и взглядом велел Юноне подойти поближе. Собака показывала овцам зубы, и когда овцы хотели бежать в сторону севера, прыгала туда, а когда на юг – то туда. Так пастуху и собаке удалось выстроить невидимый передвижной загон, и Гест приготовился броситься одной овце на шею, обхватить руками это часто бьющееся в остриженной шерстяной груди сердце. Но тут Юнона вдруг помчалась прочь вверх по склону, лая и злобно рыча!

Гест увидел, как над ребенком вышагивает ворон, и испуг заполнил его грудь, словно волны – каюту. Но хищный зверь примчался к хищной птице с быстротой молнии, и ворон едва успел ретироваться в воздух, в свое крылатое царство, пока собака не откусила ему крыло. Юнона потрусила вниз по склону, запыхавшись после бега и погавкивая на птицу, но остановилась возле ребенка, который плакал как никогда сильно, и понюхала его и мох вокруг.

Гест прискакал вверх по склону и выдохнул возле ребенка – но его лицо тотчас ужаснуло его: левый глаз был сплошной кровоточащей раной, из него текло красное, словно ребенок плакал кровью. Ворон все-таки клюнул мальчика – погрузил свой черный нож в его левый глаз. Везде разлилась мгла, и Гест почувствовал, как его хватает за шиворот железная лапища. Он наскоро помолился Богу, чтоб глазик остался цел, чтоб ребенок выжил, чтоб он сам получил возможность зажить лучше. О чем он вообще думал раньше? Какая глупость! Он же видел, как ворон нарезает над ними круги. На самом деле он совершил целый ряд ошибок с самого того момента, когда ему в руки была вверена жизнь этого существа.

И вдруг, словно снежная лавина, на мальчишку-подростка нахлынуло ощущение, что жизнь в этой проклятой стране на северах – это борьба, от одной секунды до следующей, одна масштабная бесконечная борьба не на жизнь, а на смерть. Не успеешь оглянуться – и жизнь кончена, век вышел. И тотчас Гест почувствовал сильнейшее желание позаботиться о том, чтоб Ольгейр – это чудо, пришедшее к нему из светлой ночи, вырос и возмужал. И в его голове мгновенно нарисовалась удивительная картина: младенец спешит к нему навстречу на двух взрослых ногах, обе из которых обуты в великолепные резиновые сапоги, похожие на те, которые в первый день Второго заселения страны носили Арне Мандаль со товарищи. У ребенка на одном глазу была черная повязка. Картинка сопровождалась уверенностью в том, что его план непременно удастся: что этот малыш, который сейчас плачет кровью, дорастет до того, что у него появится борода.

Гест поднял ребенка и поспешил к ближайшему ручью, промыл глаз холодной водой и осторожно вытер уголком пеленки. Ребенок орал как резаный, но потом немного успокоился, когда пастух вытащил из кармана свою шапку, намочил холодной водой, поднес к глазу и подержал там. Юнона встала посреди ручья и с любопытством следила за этими действиями, наклоняла голову и хмурила брови. Гест мысленно поблагодарил ее за то, что она спасла ребенку жизнь. Затем он поднял шапку от лица мальчика и рассмотрел кровавый кратер на месте левого глаза. И тотчас на ум ему пришли слова, когда-то услышанные в лавке у Трюма: «Клюв ворона – как острый нож, когда взрезает брюхо объевшейся овцы».

И вот – он сидит здесь, как худшая в мире мать, у которой дитя без глаза, и плачет за компанию с ним!

Глава 27

Врач, женщина, слезы, селедка

Он погнал овец домой, в загон, хотя до вечерней дойки было еще далеко, шатаясь и переваливаясь, с залитым кровью краснопятнистым свертком на руках, раненный в сердце, хнычущий от самообвинения, но не забывающий постоянно держать свою холодно-мокрую шапку у щеки ребенка. Ему удалось, при существенной поддержке Юноны, загнать овец. А потом он поступил так же, как утром: подоил в рот своему подопечному овцу Вёр, а тот сперва воспринял это неохотно: боль пересиливала голод.

Рана воспалилась, и из нее все еще сочилась кровь и еще какая-то незнакомая жидкость, которая вселила в Геста такой страх, что он мигом поспешил с мальчиком к берегу, забыв закрыть за собой калитку загона. Там он отыскал лодчонку Лауси, быстро столкнул на воду,