Читать книгу "Я прошел две войны! - Владимир Першанин"

В ту же секунду я почувствовал, как чьи-то руки тащат меня под защиту валуна, а пулеметная очередь крошит каменный уступ, раскидывая искры и острые осколки.

– Василий, ты чего под пули суешься? Взвод без командира оставить хочешь?

Надо мной склонилось лицо сержанта Ходырева. Приходя в себя, я сел, привалившись спиной к камню.

– Вот черт, автомат испортили, гады! – Кто-то нервно засмеялся в ответ, а я достал свой ТТ и передернул затвор. – Гранаты у всех есть?

– Есть, – откликнулись сразу несколько голосов. – Пусть попробуют сунуться!

Думаю, что нашу роту добили бы, а остальной батальон откатился с большими потерями назад, если бы не комбат Козырев. Он вернулся под пулями на командный пункт полка и убедил Усольцева поддержать гаубицами атаку.

– Восьмая рота в ста метрах от укреплений находится. Две другие роты тоже хорошо продвинулись. Надо срочно поддержать их.

– Твои роты наступают, а ты что в тылу делаешь? – усмехнулся комиссар полка Залевский. – От пуль прячешься или жаловаться прибежал?

Увидев, как побагровело лицо Козырева от незаслуженного обвинения, половник Усольцев сделал знак комиссару, чтобы тот помолчал.

– Твой участок, товарищ Козырев, у нас не один. Но две полковые «трехдюймовки» мы, пожалуй, сумеем выделить. Правда, снарядов в обрез. По десятку на ствол.

Опытный командир Козырев хорошо понимал, что две короткоствольные «полковушки» с прицельной дальностью четыреста метров в данной ситуации ничем не помогут.

– Нужны гаубицы, – упрямо мотал головой комбат. – И чем быстрее, тем лучше. Хотя бы десятка два снарядов, и роты сделают последний бросок.

Неизвестно, как повернулась бы ситуация. Гаубичный дивизион, поддерживающий полк, подчинялся своему начальству и не входил в штат нашего пехотного полка. Но Козырев рисковал не зря, проделав почти километровый путь под пулями и оставив в нарушение Устава свой батальон без командира.

На командном пункте полка находился заместитель командира дивизии, молодой полковник, примерно одних лет с капитаном Козыревым. Он внимательно оглядел комбата. Тот еще не пришел в себя от быстрого бега, рукав шинели был пробит осколком, на тыльной стороне ладони запеклась струйка крови.

– Больше никогда не вздумайте оставить свой батальон без командира, – сухо обронил полковник. – Если не хотите угодить под трибунал. Немедленно возвращайтесь к себе.

– А что с гаубицами?

– Мы поможем вам сделать рывок. Гаубичная батарея окажет поддержку. Но для вас обратного пути нет. Либо вы берете вражеские укрепления, либо…

– Так точно, – бросил ладонь к виску Козырев.

Четыре гаубицы с расстояния семисот метров после короткой пристрелки дали еще восемь залпов. Мощности их снарядов не хватило, чтобы разрушить доты или нанести им серьезные повреждения. Для этого требовался куда больший калибр, чем 122 миллиметра.

И не от большой доброты помог нам молодой полковник, замкомандира дивизии. Просто он оценил умелые действия комбата Козырева, который сумел продвинуть свои роты ближе всех к финским укреплениям. На остальных участках дела обстояли куда хуже.

Фугасные снаряды били в мощные лобовые стены дотов. Дым разрывов рассекали снопы искр от ударов тяжелых снарядов о крепкий железобетон. Он не поддавался. Нам помогло мастерство артиллеристов. Хотя гаубицы предназначены в основном для ведения навесного огня, но с расстояния семисот метров все четыре пушки имели возможность бить прямой наводкой.

Помогло и то, что финские специалисты считали сильной стороной своих бетонных дотов довольно большое количество амбразур. Они помогали обеспечить высокую плотность огня. Простреливались перекрестным огнем все подходы, но броневые заслонки не обеспечивали достаточно высокой степени защиты.

Один из снарядов проломил двухдюймовую заслонку и разбил скорострельную пушку «бофорс». От близких разрывов заклинило две заслонки на пулеметных амбразурах, получили контузии и были оглушены несколько расчетов.

Мы бросились в атаку (последний рывок!), когда еще не рассеялся дым сгоревшей взрывчатки. Это позволило приблизиться к укреплениям метров на пятьдесят. Но оседающую дымовую завесу уже прорезали трассы пулеметных и автоматных очередей.

Тройной ряд колючей проволоки был разорван во многих местах снарядами. Однако обрывки торчали повсюду, проволока сплелась в клубки, которые надо было обходить под огнем.

Этот участок обошелся батальону в десятки погибших и раненых бойцов. Те, кто замедлил бег или пытался найти укрытие от пуль, падали один за другим. У нас был только один выход: как можно быстрее достичь укреплений. На таком расстоянии спрятаться от сплошного потока пуль было невозможно.

В какой-то момент я с отчаянием подумал, что тоже останусь лежать среди поваленных столбов и цепляющихся за валенки обрывков проволоки.

– Ребята, только вперед!

Был ли толк в моих командах, которыми я глушил собственный страх и подбадривал своих бойцов? В нескольких шагах от меня осел на подломившихся ногах красноармеец. Пули пробили его насквозь, вырвав клочья шинели. Пулеметная очередь приближалась ко мне. Я пригнулся, бросился вперед и свалился, угодив ногой в проволочную петлю.

– Товарищ лейтенант!

Рядом залег мой вестовой Егор Балакин, а я разглядел пулеметчика, стрелявшего в меня. Он стоял в окопе и менял магазин своего ручного пулемета. Над бруствером виднелась его голова в немецкой каске и руки, вставляющие в паз массивный диск на сто патронов. Он нервничал, и нервничал старший сержант Ходырев, посылающий пулю за пулей из своей автоматической винтовки.

Финский солдат с лязгом отвел назад затвор (нас разделяли четыре десятка метров), а плечистый, длиннорукий красноармеец Балакин, встав на колени, швырнул гранату.

Я стрелял в финского пулеметчика из своего ТТ, не надеясь опередить его, но и погибать без боя, запутавшись в проволоке, тоже не хотел.

Граната, брошенная Балакиным, взорвалась с недолетом. Уклоняясь от осколков, пулеметчик пригнулся. Вестовой поднял облепленную снегом винтовку и дергал затвор, не сводя завороженного взгляда с пулеметного рыльца – с такого расстояния финн не промахнется.

Михаил Ходырев в разорванной о колючую проволоку шинели целился из своей автоматической винтовки в пулеметчика. Он послал две короткие очереди подряд, я отчетливо слышал сквозь треск выстрелов, как лязгает затвор, досылая очередной патрон из магазина в казенник.

И еще я услыхал характерный звук пули, пробивающей металл. Пуля оставила на каске хорошо различимое небольшое отверстие. Тяжелораненый пулеметчик сползал в окоп, продолжая цепляться за рукоятку. У Ходырева опустел магазин, он торопливо менял его на новый.

Мы с Балакиным стреляли, отгоняя от пулемета солдата, который пытался перехватить рукоятку.

– Щас я его гранатой, – выкрикнул кто-то из моих красноармейцев и, поднявшись в рост, швырнул РГД.