Читать книгу "Проклятие дома Ланарков - Антон Кротков"

Глава 10

Столовая представляла собой помещение круглой формы со стенами, отделанными дубовыми панелями.

— Не правда ли напоминает кают-компанию корабля, — тихо заметил жене Арчи. Вэй пожала плечами:

— У меня ощущение, что я нахожусь внутри гигантской коробки для сигар.

Впрочем, в этой комнате тоже всё было отделано с большим вкусом; на столе серебряные приборы, фарфор и хрусталь — почти всё несло на себе благородный отпечаток старины и являлось произведениями искусства. Скалли поразила богатая сервировка стола. Впервые она увидела так близко роскошь и богатство старой британской аристократии. У себя дома за столом, Вэй кроме серебряных ложечек для сахара ничем не пользовалась, а тут всё заставлено стариной серебряной и золотой посудой, саксонскими сервизами, богемским хрусталем.

Обслуживание тоже было на высоте: слуги сами угадывали малейшее пожелание обедающих и мгновенно появлялись за спиной, чтобы наполнить опустевший бокал или тарелку. Впечатлённая всей этой обстановкой, и опасаясь допустить по незнанию какую-нибудь ошибку по части этикета, Вэй немного смутилась, и тут же, как ей показалось, уловила насмешку во взгляде Флоры. Кажется, этой гордячке доставляло удовольствие наблюдать такого неуча, как она. Скарлетт тут же взяла себя в руки и решила просто быть собой. Пусть насмешничают, если угодно…

А вот угощение оказалось весьма скромным для званного обеда в таком доме, и состояло всего из трёх блюд. Даже красное вино подавали разбавленное водой. Арчи же являлся большим гастрономом и потому с трудом скрывал разочарование.

Впрочем, живейший интерес к его персоне со стороны юных аристократок отчасти компенсировал ему отсутствие на столе гастрономических шедевров. И вряд ли юные графини могли найти более удачный предмет для разговора, ибо о своих книгах и о литературе вообще Арчи мог говорить сколько угодно и с большим вдохновением. Любимая тема делала его слог необычно высокопарным.

Пребывая в благодушном настроении, писатель объявил, что ему давно не приходилось наблюдать более интересного места, и что он собирается перенести действие своего нового романа в похожее поместье. Арчи с большим воодушевлением стал говорить о дворце и об окружающем его парке и лесе.

— Как мило, что вы намерены обессмертить Ланарк-Грэй-Холл своим пером! — произнесла в восторге Флора. — Для нас честь дать вдохновение такому писателю, как вы. Особенно после вашего последнего романа. О вас пишут, как о молодом даровании, которому по силам затмить Диккенса и других столпов британской литературы.

— Ну что вы! Не стоит всерьёз воспринимать всё, что пишут критики, — кокетливо ответил Арчи, машинально приглаживая ладонью свои набриолиненные волосы с идеальным пробором. — А, кроме того, меня ведь не всегда хвалят, бывает, что и бьют, и часто заслуженно.

Даже поругивая себя, Арчи желал нравиться! И действовал с тонким расчётом на это. Отсюда и его красный шарф (как признанный мэтр и свободный художник он мог себе позволить лёгкое отступление от строгих канонов салонной моды), небрежно наброшенный поверх чёрного сюртука. Этот шарф невольно приковывал к себе взгляд и отвлекал взгляд от небезупречного лица литератора, — его пухлых щёк и двойного подбородка. «Главное чтобы меня слушали, а уж понравиться я сумею благодаря своему блестящему уму и красноречию» — примерно так должен был рассуждать Арчи.

— Ваша скромность, мистер Флетчер, — Флора обворожительно улыбнулась, — разоружила бы любого вашего критика.

— Мне кажется, что вы пишите очень бегло, — вступила в беседу другая сестра, — у вас лёгкий слог.

Младшая дочь графа держалась на удивление скромно, в ней будто одновременно уживались два разных человека — один смелый, бескомпромиссный, умеющий сказать любому самую неприятную правду в лицо; и другой, чрезвычайно застенчивый. Чувствуя, что гости рассматривают её, Клэр вначале сидела молча, опустив глаза. Но Скалли давно уяснила для себя, что скромность и застенчивость часто бывает обманчивыми. Под этими масками могут скрываться весьма неординарные личности. Да, в начале разговора зелёные глаза Клэр были опущены долу, но, когда она их подняла, они оказались необычайно большими, загадочными и манящими. И взгляд у неё был особенный, — долгий, внимательный, какой-то беззащитный и одновременно глубокий.

— Вы ошибаетесь, сударыня — признался ей литератор, и даже сделал изящный жест кистью руки в кружевной манжете. — Я пишу довольно медленно. Нужные образы приходят ко мне неравномерно. Иногда за целую неделю я могу написать всего несколько страниц. Но бывают счастливые дни, когда текст буквально льётся из-под моего пера, мысли в моей голове проносятся так стремительно, что я едва успеваю переносить их на бумагу.

— Представляю себе, какое это увлекательное занятие — сочинительство! — мечтательно произнесла Клэр и сожалением добавила: — Жаль, что бог не наделил меня таким талантом.

— Что ж, ваше счастье, что Всевышний обошёл вас этим даром — ласково утешил скромницу мужчина. — Поверьте, профессиональная литература, это добровольная каторга. Поэтому браться стоит лишь за стоящую тему, которая может дать вдохновение.

— Тогда напишите о нашей сестре! — неожиданно предложила юная графиня. — Напишите ради бога об Анне, мне так хочется, чтобы о ней помнили.

— Я с удовольствием взялся бы, но прежде мне необходимо во всём как следует разобраться.

— Вы действительно хотите докопаться до правды? — радостное удивление Клэр казалось вполне искренним.

— Не мели вздор, — осадила сестру Флора. — Зачем мистеру Флетчеру до чего-то докапываться, если картина предельно ясна, ведь инспектор полиции из Лондона поставил в этом деле точку.

— И всё же я был бы чрезвычайно признателен человеку, который дал бы мне в руки какой-нибудь важный факт, который полиция упустила из виду — задумчиво проговорил Арчи. — В гибели вашей сестры действительно присутствует загадка, которая меня очень занимает.

Клэр с благодарностью взглянула на писателя. Младшая дочь здешнего графа ещё несколько дней назад заслужила симпатию Вэй. В ней не чувствовалось ни грамма наигранности и высокомерия, как в её сестре. Зато присутствовала милая скромность. Хотя это выглядело странно для девушки её положения, которая с детства должна бы привыкнуть находиться в центре внимания и повелевать окружающими. Но ничего подобного здесь не наблюдалось. Одним словом, она была настоящая.

Скалли заметила, что стоило этой девушке заговорить о чём-то важном для неё, как она преображалась: на губах появлялась свежесть улыбки, голос обретал уверенность и страстность, глаза сверкали искренней, неподдельной жизнерадостностью, кроме тех, конечно, случаев, когда они наполнялись слезами, как было в прошлый раз, когда Клэр оплакивали убитых охотниками лисиц. Флора наверняка считала свою младшую сестрицу дурочкой, способной плакать над мертвой канарейкой, над мышкой, невзначай пойманной котом, над развязкой романа, хотя бы и глупейшего. Да и внешне они были полной противоположностью друг друга. Если у Флоры волосы были каштанового цвета, а лицо истинной леди — изящной лепки, бледное, аристократичное; то её младшая сестра своей круглоликостью, румянцем, а главное тёмным цветом волос невольно вызывала вопросы о степени их родства.