Читать книгу "Четыре степени жестокости - Кит Холлиэн"

А еще, как говорится, с ним не приходилось скучать. Он с нетерпением рявкнул через стекло:

— Слушай, Купер, ты там что, пироги печешь?

У Льюиса лишь хватило ума предложить Маккею трахнуть самого себя.

— Почему они заставили заниматься этим меня? — спросила я у Маккея.

Это был риторический вопрос, и я получила на него риторический ответ:

— Потому что все говно подчиняется законам гравитации и падает вниз.

Неплохой девиз для нашей работы.

Маккей не производил впечатления человека, с которым можно вести задушевные беседы на интеллектуальные темы, но я знала, что он сообразительный и отличается широкими взглядами. Внешне Маккей напоминал ирландского полисмена со старой фотографии: плоское веснушчатое лицо, короткая стрижка, тяжелая складка на загривке. Одно ухо оттопырено и измято, словно по нему ударили чем-то тяжелым. В душе он был чувствительным, заботливым и очень обидчивым. Отличался вспыльчивостью, но с уважением относился к женщинам.

— Ты уверен, что он упакован? — спросила я.

Слово «упакован» весьма деликатно описывало ситуацию.

Маккей наклонился и посмотрел через стекло.

— Я смотрел запись. Он встречался в комнате для частных визитов со своей бабушкой и маленькой дочкой. Даже полный кретин догадается, что там установлены камеры, но у Купера не хватило мозгов, чтобы это понять. — заявил он. — Мы все видели. Все до мельчайших деталей.

Я поморщилась от омерзения. Маленькая девочка. Бабушка. Казалось, куда уж хуже? Впрочем, я регулярно и самым невероятным образом убеждалась в обратном.

— Это какое-то новое поветрие. — заметила я, — просить бабушку, чтобы она принесла тебе дозу?

Маккей повернулся ко мне:

— Милочка, речь идет не о наркотиках. Он засунул в себя мобильный телефон. Разве тебя не предупредили? — Поняв, что мне ничего не известно, он рассмеялся. — Ребята хотели увидеть выражение твоего лица. Вот тупые ублюдки. У тебя мог бы случиться сердечный приступ.

Некоторое время я молчала, пока до меня дошел смысл того, что я только что услышала.

— Он засунул в себя мобильный телефон?

Маккей кивнул:

— Да, кажется, это был «Самсунг».

— Господи. — пробормотала я.

Чего только они не засовывают себе в задницу. Я каждый раз с ужасом убеждалась, что нужда заставляет людей проявлять чудеса изобретательности.

— Да, Купер поначалу тоже не поверил. Он весьма скептически отнесся к предложению бабушки. Сказал: «Бабуля, он ни за что не влезет в мой зад». А она ответила: «Да нет, внучок, влезет. Я сама попробовала, прежде чем нести его сюда».

Я лишь моргнула от удивления.

— Она засунула телефон себе в задницу, а потом предложила ему сделать то же самое?

— Чтоб мне пусто было, У него ушло на это минут пять. Мы, как могли, поддерживали. А он все повторял: «Бабуля, у меня ничего не получится», а она велела ему не останавливаться и толкать глубже. Потом Купер переменился в лице, попрощался и быстро вышел. Мы схватили его, когда он проходил контроль. А теперь посмотри на него. Насвистывает как ни в чем не бывало.

— А ты не смог удержаться и пришел посмотреть.

Маккей кивнул:

— Да. Еще ни разу не видел, чтобы кто-то срал телефоном.

Прошла минута.

— Если бы мы знали номер, то могли бы позвонить. — предложила я.

— Честное слово, судья! Мы просто хотели поговорить по телефону! — Он весело засмеялся и подождал еще немного.

Сама не знаю почему, вероятно, из желания подумать о чем-то другом, кроме Льюиса и его телефона, но я вдруг прервала молчание и спросила Маккея, чем он занимался в последние дни кроме работы.

В тот момент я пожалела, что так мало знаю о личной жизни Маккея. Существовала ли миссис Маккей, и где он живет: в доме, полном ребятишек, или, что вероятнее, в тесной однокомнатной квартирке, где на дне кухонного стола под грудой документов похоронено свидетельство о разводе? Он тоже мало знал обо мне, хотя иногда поддразнивал меня, расспрашивал о моих мужчинах и о безумных выходных. Разговоры на личные темы были запрещены в тюрьме, особенно в присутствии зэков. Они, подобно паразитам, впитывали информацию и придумывали изощренные способы, как использовать ее против тебя. Но Маккей не придавал этому значения.

— Хочешь сказать, когда я не жду, пока кто-то обосрется? — спросил он.

Более удачного ответа от него не приходилось ожидать.

— Люблю наблюдать за птицами, — сказал он.

Я бы не так удивилась, если бы он сказал, что заключенный Купер Льюис засунул в себя микроволновку. Он любит наблюдать за птицами. Иногда одно маленькое известие может полностью изменить твой взгляд на человека.

— Ты шутишь? — спросила я. — Ни за что бы не подумала.

Маккей посмотрел на меня так, словно я придуривалась.

— Да, наблюдать за птицами. Ты спросила, я ответил. Я — казначей в обществе «Лесной певун».

Мое недоумение немного обидело его, но что он ожидал? Я еще могла представить, как он в камуфляжной куртке поджидает в засаде оленя, или выпивает в палатке для любителей зимней рыбалки, или играет в казино. Но чтобы Рей наблюдал за птицами?

Беседа не клеилась, и я попыталась исправить положение.

— А я сейчас как раз читаю «Убить пересмешника», — сказала я.

Книга не о птицах, но косвенно имела к ним отношение, поэтому я решила, что такой человек, как Рей Маккей, обязательно оценит шутку.

Но Маккей уставился на меня с ужасом.

— Что случилось? — недоуменно поинтересовалась я.

— Что это, черт возьми, за книга? — спросил он.

Тогда я поняла, что такое заглавие может встревожить любителя птиц, который никогда ничего не слышал о книге. Поэтому я начала сбивчиво и смущенно объяснять, что книга «Убить пересмешника»[2] вовсе не об убийствах птиц. Однако в романе есть цитата, где говорится о том, что даже убийство пересмешника является грехом.

Тогда Маккей скачал:

— Кали, я пошутил. Я тоже люблю Грегори Пека.

Я назвала его ублюдком и замолчала, чувствуя облегчение и вместе с тем немного смутившись. Я часто ощущала свое превосходство над мужчинами, с которыми работала, но в такие минуты понимала, что они догадываются, какого я о них мнения.

Прошло еще несколько минут. Льюис перестал прислушиваться и заерзал на койке, стал подтягивать колени к груди. Разумеется, природа брала свое. Впрочем, другого развития событий невозможно было представить.