Читать книгу "Четыре степени жестокости - Кит Холлиэн"

— Понятно. — Он попытался улыбнуться, но губы все еще дрожали от недавно пережитого потрясения. — Интересно, куда они увели его?

— Вы об Элгине? Наверное, в лазарет, — сказала я, подумав про себя: «А может, и в морг».

— Я о моем студенте, Джоне Кроули.

— Если он пострадал, то туда же. Если нет, его поместят в изолятор за драку. — Подобная забота стала раздражать, и захотелось поскорее уйти отсюда.

— Понятно, — ответил брат Майк и поблагодарил меня.

Мы расстались в коридоре между залом смотрителя и образовательным центром, и каждый из нас вернулся в свой мир.

5

Тогда я почти не имела представления о мире, в котором жил брат Майк, но свой собственный мир изучила досконально и прекрасно знала, как важно быть подозрительной и циничной и ни на что не надеяться. Иногда это помогало оправдать мое бездействие. Я не могла не думать о разговоре с Джошем и о его предупреждении, что у Кроули могут возникнуть неприятности из-за его комикса. Очень хотелось подойти к нему, отвести в сторону и спросить: «Ты это имел в виду?» — но у меня просто не было на это времени. Как правило, при возникновении чрезвычайной ситуации офицеры охраны не выясняют причины и мотивы заключенных, поскольку боятся, что их заподозрят в причастности. Кому интересны эти зэки? Тебе не нужно тревожиться, как возникло насилие, какими политическими идеями, чувствами или недоразумениями руководствуются заключенные, когда обдумывают свои грязные делишки. Наша работа — вовремя улаживать ситуации.

На следующее утро я размышляла по поводу всех этих ограничений, сидя в комнате для сбора улик за пуленепробиваемым стеклом в ожидании, пока заключенный Купер Льюис опорожнит свой кишечник. Мне сообщили, что во время свидания с родственниками Купер Льюис засунул в себя что-то, и я должна была выяснить, что именно.

Этот светлокожий мужчина с рыжей козлиной бородкой лежал на каучуковом матрасе в камере, которая была немного просторнее обычной. Он заложил руки за голову, смотрел в потолок и свистел, словно не в тюрьме находился, а лежал в чистом поле, наблюдая за проплывающими в небе облаками. От пояса до лодыжек он был накрыт белой простыней. Эта простыня и вызывала у меня подозрения: слишком тонкая и короткая, чтобы спать, но под ней Купер вполне мог проделать все, что ему нужно. За время работы в тюрьме я многое повидала, в том числе и то, как они доставали из себя разные предметы, чтобы потом снова проглотить их или засунуть себе в анальное отверстие. Но непонятным причинам — когда я читала закон о конфискации, то никак не могла взять в толк, что послужило основанием для подобного запрета, — сотрудник исправительного учреждения не имел права врываться в камеру, когда зэк вытаскивает посторонний предмет. Вместо этого, согласно протоколу, он должен ждать, пока заключенный встанет и добровольно высвободит объект, опорожнив содержимое кишечника в стеклянный унитаз. Процесс всегда был длительным и напоминал хитроумную игру в кошки-мышки между зэком, у которого уйма свободного времени, и офицером охраны, который должен терпеливо ждать, пока его подопечный отправится на горшок.

И наконец, какой-то законченный извращенец поставил кресло надзирателя из кожзаменителя с откидной спинкой прямо напротив койки зэка. Пока ты сидишь там, ожидая, когда все закончится, и бессмысленно глядя через стекло на зэка с инородным предметом в заднице, у тебя волей-неволей возникает желание откинуться назад, поднять ноги вверх. Слишком уж все это напоминает просмотр телевизора.

Главное, дождаться, пока заключенный заскучает еще больше, чем ты, соизволит прогуляться от своей бетонной койки до стеклянного туалета, сядет к тебе боком и опорожнит свой кишечник. Потом тебе нужно надеть толстые пожарные перчатки, запустить их в туалет и сделать вид, будто ты физик-ядерщик, исследующий радиоактивные материалы. И хотя плотная ткань прекрасно защищает руки от любых твердых объектов, я всегда страховалась и, прежде чем приступить к этому отвратительному делу, надевала сверху еще и латексные перчатки.

Иногда друзья и знакомые с любопытством расспрашивают о моей работе. Им хочется пикантных деталей, шокирующих подробностей. Но не думаю, что им было бы приятно узнать о реальном положении вещей. О том, каково женщине работать в подобном месте. Вряд ли им захотелось бы услышать о том, что делает Купер Льюис в комнате для сбора улик, или о действиях, которые приходится совершать, когда нет выбора. Они не желают, чтобы я рассказывала всю правду, в самых неприглядных подробностях. Вот почему мы называем гражданских «слабыми сестрами».

Мы с Купером Льюисом играли и «интеллектуальную» игру: он делал вид, что не замечает меня, а я — будто его персона очень важна для меня. Вдруг я заметила на стекле нацарапанный значок из комикса Кроули.

Вся внутренняя поверхность стекла, словно паутиной, была покрыта различными рисунками. Не знаю, почему некоторые сотрудники охраны спокойно наблюдают за порчей казенного имущества, пока заключенные с помощью острого предмета выражают свое негодование, но рисунков было очень много. Порнографические картинки с изображением полового акта иди отправление естественных потребностей. Просто бессмысленные круги, беспорядочные линии и кое-как нацарапанные непристойные стихи. Раньше я не обращала на это внимания, как не замечаешь обычно гудение ламп над головой. Но теперь прямо с оргстекла на меня смотрела тыква с треугольными глазами и ртом.

Я встала с кресла, чтобы получше рассмотреть ее. Льюис с тревогой глянул на меня, словно я дикий хищник, который подошел к нему слишком близко. Однако я так ничего и не смогла понять. Это был всего лишь неумелый, почти детский рисунок, нацарапанный на стекле, но все же он снова пробудил во мне смутные воспоминания. Где-то я уже видела этот значок. Только вот не могла вспомнить, где именно.

Я сидела, погрузившись в размышления, когда дверь открылась и на пороге появился пожилой надзиратель Рей Маккей.

Я всегда немного смущаюсь, когда меня застают за делами, не связанными напрямую с моими обязанностями. Вот и теперь почувствовала себя так, словно меня застукали голой в душе. Но Маккею, похоже, было все равно. Он как ни в чем не бывало подошел ко мне и спросил, что я готовлю, будто мы с ним на пикнике.

Я пренебрежительно фыркнула.

— Сам посмотри, — ответила я и, не теряя чувства собственного достоинства, вернулась на свой трон. Маккей развернул складной стул и сел рядом.

Нам наконец-то удалось испортить настроение Льюису. Он нахмурился — зэки всегда с тревогой воспринимают появление нового надзирателя — и снова начал что-то насвистывать себе под нос. Но теперь его мелодия звучала более злобно и враждебно. Я вполне допускала, что Льюис и Маккей уже встречались при далеко не самых приятных обстоятельствах. Это вполне в духе Маккея. Правила для него — пустяковое препятствие. Он знал в тюрьме каждый закуток и легко мог затащить туда заключенного для «разъяснительной беседы». Он регулярно и безо всякого зазрения совести валял дурака, в то время как другие лезли из кожи вон, чтобы выполнить свою работу. Однако в отличие от многих старых сотрудников тюрьмы, на которых я смотрела с презрением, я нежно любила этого человека. Он был для меня веселым дядюшкой, простым и добродушным, которого у меня никогда не было, но я всегда мечтала его иметь.