Читать книгу "Последняя реликвия - Эдуард Борнхеэ"

— Ну? — он смотрел на нее чуть не с испугом.

— Думаешь ли ты, что… что юнкер Рисбитер такой же мужчина, как, например, ты?

— Ах, вот в чем дело! — с облегчением рассмеялся Мённикхузен. — Весьма смешной вопрос, надо признать. Не женщина же он!

Агнес упрямо покачала головой:

— Я хотела спросить — такой ли он храбрый, честный, правдивый, добрый… такой ли он…

— Ну и что еще? — совершенно успокоился барон.

— Проще говоря… Достоин ли он того, чтобы стать зятем Каспара фон Мённикхузена, человека известного и уважаемого? — закончила Агнес; а в мыслях она укоряла себя, ибо понимала, что смалодушничала, несколько не о том она хотела отца спросить.

— Вот как, Агнес! — удивился старый рыцарь. — Я и не подозревал, что ты так горда, — поразмыслив с минуту, он продолжил: — Это правда, наш род старинный и окружен большим почетом, в истории Ливонии оставил след; наши предки немало язычников привели в христианскую веру, карали врагов, поддерживали друзей, строили замки, копили богатства; твой родной дядя, мой брат, был епископом и владетельным князем…

— Ты не понял меня, отец. Я говорю не о нашем роде, — перебила его Агнес, — я спросила только, считаешь ли ты юнкера Рисбитера достойным тебя? Уверен ли ты, что зять под стать тестю?

— Какой странный вопрос: под стать ли молодой рыцарь старому, — удивился Мённикхузен. — Наверное, под стать, когда они бок о бок встречают врага… — тут он нашел подходящий ответ: — Если я сам избрал Ханса Рисбитера себе в зятья, то, значит, он достоин этой высокой чести. И под стать. Или у тебя есть на этот счет какие-нибудь сомнения?

Агнес опять смалодушничала, ушла от прямого ответа:

— Я еще не успела узнать его поближе, дорогой отец.

— Тем лучше. Совсем будет нехорошо, если молодая девушка прежде времени узнает мужчину поближе.

— Даже и в том случае, если этот мужчина должен стать ее мужем? — Агнес, чистое дитя, кажется, не поняла, о чем в точности говорил сейчас отец.

— Когда они поженятся, у них будет достаточно времени, чтобы узнать друг друга, — барон взял серьезный, может, даже чуть суровый тон.

— А если они не подойдут друг другу? Тогда что?

— Девочка, девочка! Откуда у тебя эти странные мысли? Как они забрели в твою милую головку? — воскликнул старый рыцарь, приобняв дочь. — Таких слов я еще ни от одной девушки не слышал. Как можешь ты знать, что вы с Хансом не подходите друг другу? Это ведь мое дело — не ошибиться, выбрать тебе мужа. И если я наконец его подыскал, то это и значит, что вы отлично подходите друг другу. Не думай, что я, повидавший на веку всякого, не знаю людей.

— Ты действительно так хорошо знаешь Рисбитера? — все не унималась Агнес.

Она впервые в жизни усомнилась в правоте отца; она ведь видела Рисбитера в обстоятельствах, в которых не видел его барон, потому все крепла ее уверенность, что отец ошибается.

— Как же мне его не знать? — улыбался Мённикхузен, рассчитывая, видно, свести разговор к шутке. — С его отцом мы много лет были добрыми друзьями, сам он уже три месяца живет в нашем поместье и за это время совершил выдающийся подвиг. Я ему, кстати, очень обязан.

— Но я-то ему ничем не обязана, — резонно возразила Агнес, при этом кровь бросилась ей в лицо.

Старый рыцарь в замешательстве почесал затылок. Вдруг он стал прохаживаться по комнате, просияв, как будто ему в голову пришла хорошая мысль:

— Разрази меня гром, если я во всем этом хоть что-нибудь понимаю! Что означают эти разговоры, дочка? Что ты вообще хотела мне сказать?

Теперь Агнес пришла в замешательство; она была уже так близко к цели, она уже сказала, — хотя больше обиняками, а не прямо, — все, что хотела сказать. Агнес не сразу нашлась, что ответить на прямой вопрос, покраснела и опустила глаза.

— Постой-ка, постой, — засмеялся тут Мённикхузен. — Я начинаю догадываться, за что ты досадуешь на своего дорогого жениха. Да, да! Тебе хотелось бы, чтобы из молодых мужчин он был самым сильным и ловким на ристалище, чтобы всех он побеждал… Дорогое дитя, не печалься! Маленькая неудача со всяким может случиться. Если бы девушки стали презирать каждого, кому случалось вылететь из седла, они никогда не смогли бы выйти замуж… Я по молодости, поверь, тоже не раз вылетал из седла, но был любим и уважаем. А потом… — его здесь осенило. — У меня вообще есть сомнение, что его выбили из седла. Я не исключаю, что он упал намеренно, чтобы позабавить гостей и любимую невесту.

— А если я вовсе и не хочу выходить замуж? — неожиданно даже для себя сказала Агнес, укрепилась-таки духом.

Мённикхузен разразился громким смехом.

— Ты не хочешь выходить замуж? О, моя дорогая! О, моя ненаглядная дочь! Знаю я этих девиц!.. Я думал, ты умнее и искреннее других, а теперь вижу, что все вы устроены одинаково. Ведь иная барышня, даже стоя перед алтарем, заставляет себя полчаса упрашивать и убеждать, прежде чем скажет «да». Девичий стыд, признаю, — вещь хорошая, драгоценная и привлекает мужчин, но всему ведь должна быть мера.

— Я никогда не стыжусь говорить правду, — собравшись с внутренними силами, гордо заявила Агнес; дрожало у нее сердце, ибо она понимала, что впервые в жизни перечит отцу. — И дело здесь вовсе не в девичьем стыде, а в сомнениях, в опасениях… что совершается ошибка, какую невозможно будет исправить…

— Пустые слова, болтовня! — перебил ее Мённикхузен. — Почему же ты сейчас не говоришь правду? Какую ошибку имеешь в виду? Хотела мне сообщить что-то важное, а я до сих пор не слышал от тебя ни одного серьезного слова. Один только детский лепет! Вертишься, как кошка вокруг горячей каши. Я вижу, у тебя что-то есть на уме, разумеется, какой-нибудь пустяк, но девичья стыдливость мешает тебе довериться родному отцу и выложить ему всю правду. Не так ли, дочь моя?

При этих словах отца, прозвучавших не иначе, как обидный выпад, в глазах у Агнес вспыхнул огонек протеста. И она, превозмогая страх, ответила ясным и достаточно уверенным голосом:

— Я хотела бы, отец, чтобы свадьба была отложена.

Барон Мённикхузен широко раскрытыми глазами посмотрел на дочь. Он знал, что Агнес в известной мере имеет твердую волю или «упрямство» в лучшем его проявлении, благодаря которым она, если требовалось, брала верх и над ним самим, над отцом; и сейчас выражение лица у Агнес было такое серьезное, взгляд так тверд, что у храброго рыцаря на миг дрогнуло сердце.

— Почему же? — вопросил он, оторопело.

— Я никак не могу это объяснить, — в раздумье ответила Агнес и опустила глаза. — Я не успела еще в себе разобраться, для этого требуется время. Только времени я у тебя еще прошу, отец…

Увидев, что дочь все-таки опустила глаза, и поняв, что противостоять его воле она не хочет, старый рыцарь почувствовал себя увереннее; в нем опять взяли верх смелость и решимость по отношению к дочери, по отношению к видам на ее будущее. Однако шутить с ней он все же больше не стал, справедливо считая, что сейчас будет уместнее серьезное отеческое внушение, нежели шутливый тон.