Читать книгу "Последняя реликвия - Эдуард Борнхеэ"

Ах, так тревожно было на сердце!..

Агнес опять думала о Рисбитере. Он не был красив, не отличался и большим умом, и нрав его оставлял желать лучшего, но отец, человек опытный, видавший жизнь без прикрас, говорил, что юнкер Ханс — достойный молодой человек, что он единственный наследник большого состояния. К тому же отец, по его словам, у Рисбитера в большом долгу — юнкер взял в плен его злейшего врага.

Наболели в голове мысли о нежеланном…

«Во всяком случае, Рисбитер не хуже других женихов, — пробовала обмануть себя Агнес. — Почему же не выйти за него замуж?»

Вздыхала, нервно теребила пальчиками подол свадебного платья…

Со свадьбой она охотно повременила бы. Так тяжело было расставаться с отцом! Невыносима была мысль о том, что предстояло куда-то от него уехать, к чужим людям, в чужие места, к чужому очагу. Но отец уже назначил день свадьбы, а воле отца следовало беспрекословно подчиняться. Агнес и в мыслях не могла допустить, что ослушается отца! В делах менее значительных старик Мённикхузен охотно уступал дочери (хотя и не баловал, девичьим благоглупостям не потакал) и позволял ее нежной руке управлять его поступками, но в делах серьезных — в отношении замужества, например, — он ее мнения не спрашивал и не спросит.

Однако сейчас Агнес вдруг поняла, что в этом случае все же недостаточно одного желания отца. Ей захотелось самой во всем разобраться, еще повременить немного, хоть несколько дней, все взвесить, привыкнуть к мысли о грядущих изменениях в жизни, и, может, тогда…

На что она надеялась? Возможно, на случай, который что-то изменит в планах строгого отца.

Агнес смутно чувствовала, что никогда не сможет полюбить Рисбитера, не будет с ним счастлива; мало того, Агнес убедилась, что жених ей просто неприятен. Как и все женщины, Агнес в глубине души считала, что в печалях ее виноват мужчина. Она не разбиралась в действительных причинах, по которым Рисбитер стал ей неприятен, а более полагалась на свое чувство, и это чувство говорило ей: Ханс Рисбитер — изворотливый лгун, жалкий хвастун и себялюбец, лицом он некрасив, телом тщедушен, словом, он не такой, каким должен быть настоящий мужчина.

«Я никогда не смогу гордиться им, а он никогда не сможет защитить меня. Я уже не питаю к нему никакого доверия, поэтому я не могу верить его обещаниям сделать меня счастливой…» — так говорила она себе, сидя в своей комнате в одиночестве.

О, как не хотелось ей возвращаться к гостям, как не хотелось ей быть свидетельницей какого-нибудь очередного конфуза незавидного жениха!.. Как не хотелось опять и опять совершать над собой усилие, делать вид, будто ничего конфузного с женихом ее не произошло и все идет так, как должно идти!..

— Агнес! — послышался из-за двери голос отца.

Агнес, оглянувшись на дверь, поднялась со стула, но отозвалась не сразу.

Впервые в ее простой, чуточку наивной душе заговорил голос упрямства, проснулось своеволие. Почему отец хочет выдать ее замуж против ее желания? И как так получилось, что она не задумывалась об этом раньше?..

Агнес подошла к зеркалу и сделала вид, будто поправляет оборки платья. Девушка удивилась сама себе: до сегодняшнего дня ей и в голову не приходило, что отец принуждает ее выйти замуж.

«А сейчас? Что изменилось сейчас?»

В эту минуту дверь приоткрылась, и старый Каспар Мённикхузен заглянул в комнату.

— Почему ты так долго не показываешься, Агнес? Гости уже спрашивают: где невеста? не похитили ли ее?

Агнес, прихорашиваясь у зеркала, боролась с собой — высказать ли сейчас все, что тяготит ее душу, или промолчать и безропотно повиноваться воле отца? И оставить все, как было до сих пор?

Но желание высказаться оказалось сильнее.

— Можно мне поговорить с тобой, отец? — избегая встретиться с бароном глазами, спросила Агнес.

— Ах, дочка! А когда же тебе это запрещалось? — пребывая в благодушном настроении, ответил старый Мённикхузен; он, войдя в комнату, прикрыл за собой дверь. — Но что я вижу, дорогая дочь? Что с тобой? — он повернул ее лицом к свету. — Ты бледна и прячешь глаза, лоб у тебя в морщинах, губки уголками книзу… Что это значит? Рассердил тебя кто-нибудь? А может, тебя так волнуют перемены в связи с предстоящей супружеской жизнью? Так перемены эти — мелочи. Ты скоро отвыкнешь от прошлых привычек и забудешь их. Когда приходит главное, легко забывается второстепенное…

Агнес покачала головой и, как бы ища защиты, прижалась к груди отца. Ласкаясь к нему, девушка сказала:

— Я — всего лишь глупый ребенок и сама не знаю, что со мной происходит сегодня. Мысли мои путаются, а если и ухвачу одну, не могу на ней сосредоточиться.

— Это обычное дело перед свадьбой, — засмеялся Мённикхузен. — Вот меня ты хорошо знаешь. И согласишься: мне мужества не занимать. А и то в день свадьбы с матушкой твоей — дрожали руки.

— Я не о том. Я не боюсь. Но приходят всякие мысли, сомнения… — она опять бросилась к зеркалу и стала поправлять кружевной воротничок, подвязывать волосы лентами. — Дорогой отец, дай мне добрый совет!

— Добрый совет? — он в недоумении развел руками. — Что я, старый воин, могу понимать в кружевах и лентах? Вряд ли тебе нужен какой-нибудь другой совет, дочка.

— Милый отец, неужели ты всерьез считаешь, что молодой женщине, которая готовится завтра стать супругой, ни в чем другом не требуется совета и что у нее только кружева да ленты на уме? — с некоторой горечью спросила Агнес.

— Ну, тогда, может быть, ты о своем жемчуге и драгоценных камнях… — не без растерянности начал барон. — Я и тут как будто не лучший советчик.

— Отец!.. — воскликнула Агнес.

И воскликнула она это таким голосом, какого Мённикхузену еще не приходилось слышать у нее; в голосе дочери прозвучала глубокая обида. Вместе с тем старый рыцарь с изумлением и испугом заметил, что слезы набежали на ее ясные глаза.

— Этого еще недоставало! — растерянно сказал старик и даже отступил на шаг к двери: он, как многие мужчины, боялся женских слез пуще огня. — Тебя, не иначе, беспокоит сегодня что-то серьезное…

Агнес отвернулась и от него, и от зеркала; спрятала лицо. Вздрагивали у девушки плечи.

Озадачен был барон.

— Вот тебе раз! Уже и слезы, как будто, льются… — он оглянулся на дверь в надежде — не войдет ли кто из нянек; потом выглянул в окно — не увидит ли кого поискушеннее в девичьих делах, в девичьих слезах. — Боже мой, боже мой… что же теперь делать? Подожди, подожди, я сейчас позову женщин…

— Никого не зови! — испуганно воскликнула Агнес и поспешно вытерла глаза. — Я ведь хочу поговорить с тобой наедине. Но мне, отец, стыдно, я не знаю, с чего начать.

— Тебе стыдно, ты не знаешь, с чего начать? — совсем обескуражен был Мённикхузен. — О, Агнес. Лучше я все-таки позову женщин…

— Нет, нет! — девушка подбежала к нему и схватила его за руки. — Я хотела кое о чем спросить тебя. Как ты думаешь… как ты считаешь…