Читать книгу "Секреты - Жаклин Уилсон"

Я сердито провела по глазам тыльной стороной ладони. И вскинула подбородок, показывая, что нисколько не стыжусь своих слез. Миссис Гибс вздохнула и продолжила урок. Она больше не говорила об Анне. Быстренько переключилась на дневники Сэмюэла Пипса[5].

Когда прозвенел звонок и все пошли по домам, миссис Гибс подозвала меня.

— Я хочу поговорить с тобой, Индия. Мне очень жаль, что тебе было так тяжело во время урока, — сказала она. — На меня большое впечатление произвело то, что ты так много знаешь об Анне Франк. Я понимаю, ее история потрясла тебя. И все-таки я не могу допустить, чтобы ты так кричала в классе.

— Но остальные ведь ничего не понимали. Они смеялись и отпускали дурацкие шутки.

— Знаю, Индия. Это неприятно. Но тебе не следует так сильно волноваться. Ты слишком чувствительна и чересчур эмоционально все воспринимаешь, дорогая. Это немножко нервирует.

Я не считаю себя слишком чувствительной. По-моему, это другие недостаточно чувствительны. Но я знаю, в этом причина, что большинству людей я не нравлюсь. Не только Марии и Алисе. Все девочки считают меня странной. Даже Миранда, которая ведь и правда была моей лучшей подругой, часто говорила мне, что я в самом деле со сдвигом. Мама тоже вечно вздыхает и твердит, что не следует держаться эдакой трагедийной королевой. Ванда постоянно советует не вешать нос. Папа раньше подбрасывал меня вверх и тряс до тех пор, пока я не начинала визжать, — это была такая игра: вытрясти из меня все мои тревоги. Давным-давно не играли мы в эту игру. Может, потому, что я стала слишком большая. А может быть, даже папа меня уже не любит.

Я стояла перед миссис Гибс, и у меня опять полились слезы. Мне вспомнилась другая игра из наших с папой прежних игр. Он сплетал пальцы, изображая гаечный ключ, и бережно прикладывал их к моим векам, а сам при этом словно поскрипывал. «Давай-ка потуже затянем гайку на этом забавном слезливом кране», — говорил он, и я переставала плакать и смеялась.

Папа как будто покинул дом, а в его тело вселился незнакомый, ужасно раздражительный мужчина.

— А теперь-то в чем дело, Индия? — спросила миссис Гибс. — Ну же, возьми себя в руки, ведь ты уже большая девочка. Я тебя не журю, просто хочу немного поговорить с тобой по душам.

— Я понимаю, — пробормотала я, шмыгнув носом.

— У тебя есть носовой платок, дорогая? Послушай, Индия… дома у тебя все в порядке, не правда ли?

Я так и подскочила.

— Ты должна знать, что всегда можешь поговорить со мной, слышишь? Особенно если есть что-то такое, что тебя тревожит.

В моем мозгу сразу несколько раз щелкнуло: папа, мама, Ванда. Я пробежалась по всему длинному списку моих неприятностей. И не знала, с какой начать. В основе всего, конечно, дилемма с папой, но о нем я говорить с миссис Гибс не хотела. Он для меня все еще самый-самый любимый человек на свете (кроме Анны). Мне кажется, это ужасное предательство — начать жаловаться прямо с него.

Я не против была бы начать плакаться с мамы, но это неудачное начало. Миссис Гибс очень ее уважает. Она только и говорит об ее «успехе» и об этих ее дурацких жеманных выступлениях в телепередаче «За завтраком». (Мама однажды участвовала даже в «Синем Питере» — вместе с Фебой.) Я подумала было рассказать миссис Гибс, какая мама на самом деле, но это трудно выразить словами, даже если «ты умеешь четко выражать свои мысли, пожалуй, даже немного не по летам». Так комментировала миссис Гибс мой рождественский рассказ.

Мама не делает мне ничего плохого. Она даже не говорит ничего такого. Суть в том, как она говорит. Как вздыхает. Как подымает брови. Как проносится мимо меня вихрем, бросая какую-нибудь фразу через плечо. Как никогда не хочет сесть со мной рядом, поговорить по душам. А если мне удается перехватить ее и я начинаю что-то сбивчиво рассказывать, она непременно должна куда-то бежать: «Ох, деточка, я так спешу. Ты поговори с Вандой, хорошо?»

От Ванды толку мало. Особенно в последнее время. Она почти все время сидит в своей комнате. Перестала даже выходить погулять со Сьюзи. По-моему, они уже раздружились. Других подруг у Ванды нет. Я могла бы стать ее подругой, но она меня просто не замечает.

Я подумала было поплакаться всласть миссис Гибс на Ванду, но как-то не захотелось отвечать на ее расспросы. К тому же миссис Гибс могла сказать что-нибудь маме, и тогда Ванде придется плохо. А потом и мне. У Ванды острые длинные ногти, и, когда она щипается, это по-настоящему больно.

— Да нет, дома все в порядке, правда, — сказала я со вздохом.

Миссис Гибс тоже вздохнула и сказала, чтобы я держала нос выше — словно я кофейник. В гардеробе было пусто, когда я пришла за пальто. Все уже ушли домой. Я медленно поплелась через двор, готовая услышать нагоняй от Ванды за то, что заставила ее ждать. Но Ванды не было. Она не стояла, как обычно, у ворот, прислонясь к стене и блуждая взглядом по тротуару. Я поискала глазами нашу машину, но ее тоже нигде не было.

Я подумала, что Ванда заглянула в кондитерскую на углу, чтобы купить шоколадку.

Я могла вернуться в школу и сказать миссис Гибс.

Я могла найти телефонную кабину и позвонить домой.

Я могла вызвать такси.

Я могла стоять около школы и ждать, ждать, ждать.

Я могла пойти домой одна. Это мне понравилось. Дорогу я знала. Да и пешком не так уж далеко. Минут двадцать, самое большее полчаса. И я отправилась в путь; мой школьный рюкзачок бодро постукивал по спине. Чувство было такое, что мне предстоит какое-то приключение. Меня охватила радость. Может быть, я и не вернусь домой. Может быть, просто пойду куда глаза глядят искать свою судьбу. Нет, я вовсе не хотела ничего похожего на волшебную сказку. Мне хотелось стать персонажем суровой современной драмы, я играла в трагическое бегство, меня захватил злой человек, он держал меня в плену и требовал, чтобы я подчинилась его преступным намерениям…

— Да постой же, девочка!

Незнакомый толстый мужчина схватил меня за плечо. Я негромко взвизгнула от ужаса.

— Еще немного, и ты оказалась бы посреди дороги! — сказал он, отдуваясь и все еще держа меня за плечо своими толстыми, как сосиски, пальцами. — Ты же могла шагнуть прямо под грузовик. Шла себе, ничего не видя, словно во сне.

— Простите, — пробормотала я и побежала совсем не в ту сторону, куда было нужно. И при этом чувствовала себя полной идиоткой, что все бегу и бегу. Завернув за угол, я быстро оглянулась — хотелось убедиться, что он не идет за мной. И вовсе он не был злым разбойником из моих фантазий: обыкновенный добрый дедушка, в слишком тесном ему стареньком мундире летчика, удержавший меня, чтобы я не попала под машину; боюсь, я и в самом деле была не слишком внимательна.

Старичка я нигде не увидела, но возвращаться назад не хотела — а вдруг он опять откуда-нибудь вынырнет. Нет, я пойду прямо в город, и это будет действительно долгая дорога домой — разве что решусь идти коротким путем через район Латимер.