Читать книгу "Трения - Филипп Джиан"

Солнце медленно садилось, поджигая макушки деревьев, и золотило листву сада, а над открытыми дверями и окнами струился жар. У меня был тяжелый день, очень нервный, и мне не хотелось обсуждать с Соней историю про ядовитого змея.

— Ну а как вообще? — спросил я.

Я встал и не торопясь пошел на лужайку у бассейна, где стояли шезлонги. Сел в тот, что был повернут в сторону сада, который Соня вот уже два дня очищала от зарослей. Я не очень понимал, зачем это нужно, на мой взгляд, сад и так был достаточно большой. Однако работа продвигалась, и сквозь просвет уже виднелся океан. Правда, о нем сложно было что‑нибудь сказать, кроме того, что у нас теперь есть вид на море. Я откинул голову на мягкую спинку и закрыл глаза.

— Я звонила тебе, но ты не брал трубку, — услышал я, когда поднялся. — Мне было так плохо… И потом, я безумно испугалась. Хоть это ты можешь понять? Я была просто в панике.

— Я не мог ответить.

— У меня было чувство, что ты меня бросил. Да‑да, именно бросил.

— Извини, но я действительно был очень занят.

На ней был коротенький сарафан из легкой ткани с пуговицами спереди. Он ей очень шел и подчеркивал линии тела. Обычно она позировала для рекламы знаменитой марки женского белья. Мало кто подошел бы для этого лучше. А сейчас она была на восьмом месяце. Она сделала себе стрижку каре, которая мне очень нравилась. Но в постель мы уже некоторое время вместе не ложились.

— А почему ты не мог взять трубку? Ты был с женщиной?

— Насколько я помню, нет.

Мы замолчали, погруженные каждый в свои мысли, и с неба на нас лился библейский свет.

— А если бы был, то сказал бы мне?

— Думаю, да, сказал бы.

— Но ты в этом не уверен.

— Пожалуй. Не уверен.

Я встал, чтобы закончить разговор — насколько это было возможно.

Тут появился Борис, и атмосфера разрядилась. Он пришел узнать, как Соня, сказал, что не стоит его благодарить, что это совершенно естественно и что ему надо со мной поговорить наедине: возникла кое‑какая проблема, не найдется ли у меня минутки.

Я ответил, что найдется, и повел его к Соне. Она была занята тем, что с напряженным вниманием рассматривала собственные ноги — эти ноги всю осень красовались на рекламных щитах и в журналах, и она боялась, как бы они не потеряли товарный вид. Когда мы подошли, она подняла на нас удовлетворенный взгляд. И я подумал, что из тупика нам не выйти, жребий брошен раз и навсегда — и не в ногах дело, а вообще, и меня охватила тоска по невозможному, ощущение, что ничего уже не поправишь, что тиски сжимаются.

Борис склонился к ней, посмотрел в глаза, и мне пришла в голову мысль, что, возможно, он тоже фигурирует в ее любовном списке. Они знали друг друга давно, задолго до того, как она обратила на меня внимание. Он приходил к нам как к себе домой, брал у меня слушать диски, купался в бассейне, если вечер был жаркий. Однажды, когда он обрабатывал мне рану у себя в кабинете — я упал с высоты нескольких метров и повредил руку, — он заявил, что я классный парень и что он рад за Соню, потому что таких, как я, не каждый день встретишь. Это несколько компенсировало тот факт, что я неизвестно откуда взялся, и решительно меняло дело. Так в возрасте тридцати двух лет я женился на самой красивой девушке в городе, да еще с благословения всех ее друзей.

Я подлил себе джина в стакан с перье, потому что солнце уже спряталось за деревья, и пошел к ним. Борис сказал, что все теперь в порядке и беспокоиться не о чем.

Соня поспешила его заверить, что я и не думал беспокоиться, а совсем даже наоборот, старался ее убедить, будто вся эта история ей померещилась. Я улыбнулся, давая понять, что бессилен перед таким напором раздражения и считаю бессмысленным восстанавливать истину. Она вздохнула.

Когда я провожал Бориса, он начал мяться.

— Слушай, — сказал он, — я не буду ходить вокруг да около. Я тебе прямо скажу.

Судя по всему, он ждал моей реакции. Я уже приготовился открыть дверь — на тот случай, если он намерен мямлить час. Борис покусал губу.

— Слушай, ты не мог бы дать мне отсрочку? — проговорил он.

Я внимательно посмотрел на него.

— Мне надо еще немного времени, — добавил он.

— Ну хоть не очень много, надеюсь? — ответил я.

Когда он ушел, Соня снова перешла в наступление. А если точнее, я застал ее за проверкой содержимого моих карманов.

— Что ты ищешь? — спросил я.

Она нимало не смутилась и сказала, что когда‑нибудь все совершают ошибки и не надо делать из нее идиотку.

— Я хоть ее знаю? — не унималась она. — Ты что, хочешь мне отомстить?

Я рассеянно глядел на красноватые отблески, окрасившие сад, на блики воды в бассейне, на двадцать квадратных сантиметров океана, зажатых между изгородью и листвой, в проеме, который Соня успела выстричь секатором, прежде чем на нее набросилась злобная кобра.

— Я что, похож на ядовитую змею? Так ты меня воспринимаешь? Да что с тобой, в конце концов?

— Мне было очень плохо, а ты не брал трубку. Где ты был? Я имею право знать, где ты был. Мне казалось, у меня голова вот‑вот лопнет. В сущности, я тебя совсем не знаю. Я не могла думать ни о чем другом. Все пыталась понять, кто ты на самом деле.

— Я был на работе. Как и все. И давай к этому не возвращаться. У меня было собрание представителей.

Я принес бокалы: вечер, похоже, обещал быть нелегким. С Соней я никогда не знал, к чему готовиться, ее реакции были непредсказуемы. Настолько непредсказуемы, что в выяснении отношений мы не продвинулись ни на шаг. Она утверждала, что ее реакции непонятны ей самой и она ничего не может с этим поделать. А мне было безумно скучно.

— Я стараюсь изо всех сил, — сказал я, протягивая ей бокал. — Но не все получается сразу. Тут ведь нет точного рецепта.

— Посмотри, на какую жизнь ты меня обрекаешь! Ты ко мне совершенно равнодушен! Долго еще это будет продолжаться?

— На какую жизнь я тебя обрекаю'? Кто тебе не дает делать, что хочется? Я что, слежу за тобой? На какую жизнь я тебя обрекаю! Разве я нарушил хоть что‑нибудь в твоих привычках? Или мешаю встречаться, с кем тебе заблагорассудится? Может, я плохо расслышал? На что же я тебя обрекаю?

Я взял свой бокал и пошел в сад. Тучи воробьев порхали в жарких сумерках. Я сам не понимал, какие чувства испытываю к Соне, настолько все запуталось. Даже если я специально начинал над этим думать, ничего не прояснялось. И говорить нам с ней было не о чем. Дошло до того, что я переселился в комнату для гостей. Но почему, ответить не мог. Наверно, чтобы не переливать из пустого в порожнее.

Я позвонил матери и сказал, что она может зайти за деньгами. Потом мы с ней поболтали немного, пока Соня плавала в бассейне, отрабатывая свою ежедневную норму — тысячу метров.