Читать книгу "Кукурузный мёд (сборник) - Владимир Лорченков"

– Скорей бы, папа, – сказал мальчишка.

Тудор с любовью и жалостью оглядел его окровавленное тело – гноящееся мясо снималось уже кусками, – и поцеловал сыну руку. Потом поставил укол, еще один, и еще. На восьмом уколе с Петрей случилось то, чего не было ни разу за всю его несчастную жизнь гноящегося жалкого комка. Он уснул по-настоящему, без взвизгиваний и поскуливаний. Лицо его стало спокойным, пропали гримасы. Словно маска стало лицо Петри. Только тогда отец понял, что его сын был симпатичным мальчишкой. Отец полюбовался еще немного на профиль спящего сына, посидел рядом чуть-чуть…

После этого древний египтянин Тудор поставил сыну еще пять уколов.

Подождал пару минут и поймал последний вздох мальчика на зеркало, которое немедленно завернул в золотую фольгу.

Дальнейшее представляло собой дело техники.

Тудор выпотрошил тело, хорошенько смазал его благовониями – по ускоренному обряду, – и обмотал в тонкую золотую фольгу слоями. Скользкие от крови внутренности Тудор положил к ногам богов. Спустя два часа мумия была готова. Тудор положил на лицо сына прекрасную золотую маску фараона, и вышел из дома со свертком на руках. Студенты еще спали, так что Тудору не составило никакого труда зарезать пятерых из них – мальчику в новой жизни понадобятся рабы, – и оттащить к реке.

Там, покачиваясь в волнах течения, уже стоял прекрасный белоснежный корабль из папируса.

Студенты делали его сами, наивно полагая, что создают модель для путешествия через Атлантику, ну, что-то вроде «Контики».

– Контики, контики… – бормотал Тудор.

– А вот вам муики, – бормотал Тудор, осторожно положив тело сына в саркофаг.

После чего попробовал понять, что не так. Потом понял. Тишина. Не было стонов мальчишки, которые Тудор слушал восемь лет. Он знал, что стоны вернутся, но это будут лишь привидения.

Так что Тудор был спокоен, дожидаясь рассвета.

Он с улыбкой смотрел на мир: на суету в студенческом лагере, на несущийся на всей скорости полицейский автомобиль, а за ним еще один, и еще… Он с улыбкой смотрел на воды реки. Великой реки. Мать-река, отец-река… Сейчас узкий и стремительный Прут стал широким и величавым Нилом, знал Тудор. Тем Нилом, который унесет в страну Хуш его маленького фараона, и там он – фараон – встанет, отряхнет с себя гнойные бинты и воссияет в блеске и славе своих молодости, силы, счастья и красоты.

– Там я буду рабом у твоих ног, мой фараон, – сказал Тудор.

Тудор верил в это и знал это, отвязывая и поджигая лодку, и глядя на то, как она сначала медленно, – а потом все быстрее, – разгорается и плывет. К Тудору уже бежали люди с кольями и наручниками, но ему это было безразлично. Ведь он знал, что рано или поздно умрет, а когда проснется, то будет в стране Хуш. Той, где цапли стоят на берегах Нила, счастливые ловцы рыбы плещут сетями с лодок, и веселые пьяные боги ласково гладят по головам черноволосых мальчиков… В стране, где Тудор будет служить маленькому фараону Петре. Рассвет новой жизни, думал почему-то Тудор, когда его валили на землю, рассвет новой жиз… Уже со скрученными руками, за минуту до того, как на него обрушилась первая жердь, он сумел вывернуться и впиться взглядом в течение великой реки Нил.

…в тот момент, когда господин Ра позолотил своим касанием воды реки, лодка с телом сына скрылась с глаз Тудора навсегда.

Эль матадор

Своего первого быка молдавский матадор Диего убил без зрителей.

Да и сражение происходило вовсе не на арене для быков, которой в скромном селе Гидигич, что в Молдавии, просто неоткуда было взяться. Так что Диего, которого в мире звали Раду Тиру, просто привел быка за село на пастбище у пересохшего ручья. Глупый деревенский бык, которого звали Лупка, смотрел на Диего доверчиво, шел, переваливаясь, потому что на тучных деревенских харчах отъел харю, бока и яйца. Особенно яйца, подумал Диего с болью, глядя на быка сзади. Мысли о яйцах навели его на мысли о любимой и, увы, неверной жене Ольгуце, а те, в свою очередь, на мысли об измене и уходе этой самой жены. Хотя «уход» это, конечно, красиво сказано, подумал Диего с болью. После чего пнул несчастное животное в бок.

– Давай, хомбре, пошевеливайся! – крикнул Диего своего будущему сопернику, который и не подозревал, что ему вот-вот придется сразиться не на жизнь, а на смерть.

– Торро, торро! – крикнул Диего единственное известное ему слово, связанное с корридой.

– Му-у, – с обидой ответил бык, и, не понимая, чего от него хотят, потрусил в ложбинку у бывшего ручья.

Диего повел плечами, вдохнул воздух полной грудью… Теперь следовало подумать над тем, как схватится с быком. Дело в том, что матадор Диего не очень себе представлял, как именно проходит коррида. Более того. Он не только никогда в ней не участвовал и никогда не видел ее в живую, но даже не смотрел корриду по телевизору. Дело в том, что телевидения в молдавском селе Гидигич не было вот уже семь лет, потому что селяне давно украли кабель. Зато была мобильная связь и именно благодаря ей единственный матадор Гидигича, – в миру слесарь Раду Тиру, – узнал о том, что жена Ольгуца уходит от него. Этого и следовало ожидать, говорили старики в деревне. Баба, которая подалась на заработки в Испанию, не вернется. Что ей наш брат-молдаван, если в Испании полно Хосе всяких, с деньгами да образованных. Да и характер у Ольгуцы был с детства, по правде говоря, легкий. Такой легкий, словно пушинка молдавского тополя, от которых у всей Молдавии в июне начинается аллергия. Потаскуха была Оля, в общем. Старожилы села тайком показывали друг другу фото, которое Оля прислала мужу из Испании – еще когда слала домой деньги, – и которое весь Гидигич скачал себе на мобильники. Оля стояла на фото в сапогах-ботфортах, короткой юбчонке серебристого цвета и, почему-то, подтяжках.

– Это самовыражается она у меня так, – сказал Раду угрюмо, и слушать кумушек не стал.

Но спустя год пришлось. Ведь Ольгуца позвонила ему на мобилу и сказала, что уходит от него.

– Бросаю я тебя, Раду, – сказала она, почему-то грассируя.

– Ухожу я от тебя к Хосе, – сказала она.

– Разве это по-людски? – сказал Раду.

– Приезжай хоть в отпуск домой, потрахаемся напоследок! – сказал он.

– А то как же, разводимся и не потрахаемся напоследок! – сказал он.

– Не хочу я тебя, Раду, – сказала Ольгуца.

– Ты быдло и не понимаешь преимуществ рынка перед отсталыми феодальными отношениями, бытующими в сельской Молдавии, – сказала она явно с чужого голоса.

– Кто он? – сказал горько Раду.

– Он настоящий Мужчина, – сказала Ольгуца.

– Что он тебя пялит, это понятно, – сказал Раду.

– Но кто он вообще? – сказал Раду.

– Хосе, если тебе интересно знать, тореадор, – сказала Ольгуца.

– Красавец-мачо с огромными яйцами и паспортом Евросоюза, – сказала она.