Читать книгу "Беглец - Алгебра Слова"

Город Таркабулак находился на берегу исчезающего Аральского моря. Семеныч смотрел в иллюминатор. Огромная соленая пустыня постепенно вырисовывалась из-под облаков при снижении самолета. Мертвая часть суши с застывшей на ней песчаной рябью.

В аэропорту дул сильный сухой ветер. Казалось, и он был солоноватым на вкус.

Ранним утром дорога в город пустовала и создавала впечатление также умирающего окружающего пространства: редкие деревья, обширные степные равнины с малой растительностью.

В самом городе ощущение уходящей жизни немного рассеялось. Здания, бульвары, проспекты и узкие переулки, привычная глазу зелень деревьев и газонов – небольшой городок еще казался бодрым, несмотря на то, что на окраинах длинные улочки с одноэтажными домами не могли скрывать просвета в бело-желтое унылое однообразие песков.

Такси остановилось около гостиницы. Мужчина в строгом костюме подал стройной девушке руку, помогая выбраться из машины. Провел в холл, усадил на диван и только потом вернулся за вещами.

Расплатившись и отпустив такси, Семеныч стоял и смотрел вдаль. Вновь неясная тревога овладела им. За последний год сумасшедшие и бурные события не давали Семенычу опомниться, проанализировать происходящее. Точно он находился в неспокойном океане с сильными волнами, которые боролись друг с другом, вздымались, пенились, и на недолгие мгновения утихали, чтобы снова набрать высоту и беспощадно взволновать водную поверхность.

Но сейчас пространство внезапно замерло, как засыхающее Аральское море. И лишь растерянный ветер, в отчаянии пытался разогнать пустоту в некогда живом «мире». Семеныч чувствовал это кожей, нервными окончаниями, сердцем, сознанием. Он явно ощущал образовавшуюся бездну, в которой больше никого нет. А ветер, приутихший и успокоившийся в городе, среди людей, возвращался к умирающему морю и с большей силой метался, то ли прогоняя город подальше от моря, то ли зовя его на помощь…

«Ничего не произошло, – очнулся Семеныч, дернув головой. – Все в порядке. Обычная командировка. Обычный город. Все нормально. Все будет хорошо».

Он повернул к входу в гостиницу.

Оформляя документы, Семеныч часто оглядывался на девушку, которая ждала его. Их взгляды пересекались. В глазах девушки Семеныч невольно прочитывал то же самое ощущение отражения «пустой бездны», и поспешно отворачивался, стараясь отвлечься от гнетущего чувства тревоги заполнением стандартных бланков.

В номере Семеныч сразу же прошел к окну и задернул плотные шторы, зная, что Она недолюбливает солнечный свет.

– Помочь тебе раздеться? – ласково спросил он, повесив пиджак на спинку стула.

– Разбери постель и отвернись, – вздохнула Она.

Все Ее тело было в синяках и ссадинах. Показываться Семенычу в таком состоянии Ей не хотелось. Ей и в голову не пришло, что он давно любит не Ее стройное тело, ненавидит не Ее упрямый характер, а относится к Ней, как к своей части. Души или тела, сознания или разума – этого Семеныч еще и сам не понял: частью чего Она для него является. Он ощущал лишь то, что без Нее его жизнь станет неполноценной, как если ему отрежут руку, или он потеряет слух. Но чувствовал он это только в ссорах, да и то, неосознанно. Со временем Семеныч все чаще и чаще не думал о Ней, как, например, человек не думает о своей ноге, пока та не просигнализирует, что находится в неудобной позе или чувствует боль.

Поэтому непривычное поведение Семеныча в течение последних нескольких часов Ее настораживало. Он был трогательно нежен и предупредительно заботлив. Постоянно спрашивал о том, как Она себя чувствует. Часто заглядывал в глаза, пытаясь понять, не испытывает ли Она боли или дискомфорта.

«Жалеет, – объяснила Она сама себе и передернулась от неприязни. Вспоминать прошедшую неделю Ей было тяжело, и Она старательно изгоняла из памяти прошлое, запретив и Семенычу напоминать Ей о нем, потому что любое, даже приятное событие немимуемо, как конец одной веревочки приводил к этим ужасным дням. – Самое противное, когда ты вызываешь жалость. Из жалости и в командировку с собой взял. Если бы меня не избили, наверное, и не помирился бы».

Семеныч безропотно отвернулся и присел на краешек постели. Его широкая спина была напряжена, а плечи – чуть сгорблены:

– К врачу точно не надо? Я могу платно и анонимно сюда вызвать.

– Нет! – вскрикнула Она, тряхнув рассыпавшимися по плечам длинными каштановыми волосами. – Не надо!!! Со мной все в порядке.

– Тихо, тихо, – пробормотал Семеныч. – Не шуми. Не надо, так не надо.

Она торопливо стянула с себя джинсы и рубашку с длинными рукавами:

– Не смотри!

Поспешно нырнула под одеяло и ногой толкнула Семеныча в знак того, что ему можно повернуться:

– А ты скоро придешь?

– У меня встреча после обеда. К вечеру приду, – мягко сказал Семеныч. – Ты спи, хорошо? Или телевизор смотри. Я еще побуду здесь пару часов. С тобой. Кофе, воды? Поесть заказать что-нибудь?

– Нет, – мотнула Она головой. – В самолете ели. Не хочу ничего. Полежи со мной.

Семеныч, не раздеваясь, прилег рядом, а Она закрыла глаза и прижалась к нему. Семеныч невольно не мог оторвать глаз от Ее мраморной кожи плеч, изувеченной какими-то подонками, а в его сердце зрела ненависть ко всему живому и неживому – тому, кто мог причинить Ей боль. Казалось, будь у него сейчас автомат, он, не раздумывая, пошел бы расстреливать каждого, пока не добрался бы до тех ублюдков, которые избили Ее.

Больше всего Семеныча раздражало то, что Она ничего не рассказывала и ни в какую не хотела говорить о том, кто это сделал, и каким образом это случилось.

Дыхание Ее стало неслышным через несколько минут – перелет после страшного происшествия дался Ей нелегко. В самолете Она молчала и часто прикрывала веки, что для Нее было совсем не характерно. Семеныч не сводил с Нее напряженного взгляда. Ему постоянно казалось, что Она либо теряет сознание, либо умирает. А от машины до гостиницы Она и вовсе еле шла, опираясь на его руку, будто у Нее не хватало сил даже на обычный шаг.

Семеныч не выдержал и приподнял край легкого одеяла: синяки на руке, ссадины на ребрах, расползсшиеся гематомы по спине, желтовато-синие пятна на бедре, багровые кровоподтеки на пояснице. Он осторожно прикрыл Ее, тщательно подоткнув одеяло. Провел ладонью по волосам, дунул на Ее лоб с выступившей на нем испариной, коснулся губами Ее виска.

– Сказку, – еле слышно проговорила Она во сне. – Сказку мне расскажи…

– Сказку? – задумался Семеныч и откинулся на подушку. – Сейчас. Сейчас все расскажу. Спи и слушай. Спи и выздоравливай. Когда-нибудь потом и ты расскажешь мне все. Тогда-то картинка и сложится. И не говори, что я умолчал о чем-то. Я все расскажу с самого начала. По порядку. Вряд ли я когда-либо еще кому-нибудь решусь это рассказать. Только тебе, и только пока ты спишь. Но ты будешь знать все.