Читать книгу "Задержи дыхание и другие рассказы - Ольга Гренец"

пройти стажировку по родовспоможению? Она, Света, будет хирургом!

Мы сидим в петербургском ресторане-погребке на дальнем конце стола, составленного буквой П, отмечаем семидесятипятилетие моей тётушки. Долго рассаживались, всё никак не могли разместиться, в последний момент меня решили посадить с тётиной подругой по мединституту, доктором Светой. Света – акушер-гинеколог, она принимала роды у моей мамы и первая взяла меня на руки. Всякий раз, как я прилетаю из Штатов, она обрушивается на меня с вопросами: а витамины принимаешь, зарядку делаешь? Последние годы и тётя, и мама, и все, кого я в Питере знаю, обеспокоены, что мы с мужем женаты уже довольно давно, а детей так и нет. Сначала подозревали, что это решение моего американского супруга, теперь же, когда мне далеко за тридцать, родные не знают, что и думать. Я почти уверена, что Света присоединится к общему хору. По случаю дня рождения тётки она пригубила немного красного и рассказывает свою историю, а я силюсь понять, что к чему.

– Ну и куда шло это судно?

– Сейчас расскажу.

Света родилась в Могилёве, её мать работала технологом на заводе искусственного волокна, отец, офицер, погиб на фронте. В 1960 году она окончила в Ленинграде Первый медицинский и получила диплом хирурга. И звёздочки лейтенанта флота заодно. Само собой, ей, девочке из провинции, Ленинград казался центром вселенной, она мечтала здесь остаться, но простым иногородним место в ленинградской больнице не светило. Друзья советовали ради прописки оформить фиктивный брак, она же решила вернуться в Белоруссию, чтобы жить не так далеко от матери, и добилась назначения в хирургическое отделение клинической больницы в Минске.

Вот тебе на! Голос у Светы дрожит, в уголках глаз под полупрозрачными веками наметилась подозрительная влага. Семьи у неё нет – практиковаться не на ком, потому её история и выходит нескладной, ничуть не похожей на хорошо отрепетированную байку. Эти воспоминания растревожили Свету, скорее всего, она не ожидала от себя таких эмоций.

В Минске трудно было работать, продолжает Света, штат не укомплектован, оборудование старое, с её хирургическим образованием никто всерьёз не считается. В Ленинграде уже обсуждают новые шаги в эндоскопии, она своими глазами видела опыты с металлопластиковыми протезами, а в Минске всё новое принимают в штыки. Да, верно, сначала было очень напряжённо, но потом завотделением всё-таки взял её под свою опеку и разрешил ассистировать на операциях.

Я слушаю и напоминаю себе, что Ленинград её юности и сегодняшний Санкт-Петербург – один и тот же город. Нынешний Петербург безнадёжно отстал от современных мегаполисов, во всяком случае в медицине. В Бостоне я работаю анестезиологом и прохожу интернатуру в одной из лучших больниц Америки; Света рассказывает, а я пытаюсь представить, на что была бы похожа моя жизнь, останься я в России. Всплывают в памяти травянистого цвета стены, ветхие оконные рамы в больницах и поликлиниках, запах мочи в коридорах, приёмные отделения, набитые детьми и пенсионерами. Сейчас, наверное, и старое отремонтировали, и нового понастроили, только обучать стали гораздо хуже. С персоналом беда, с медикаментами тоже – тётя всё время жалуется. Представляя всё это, я с облегчением вздыхаю: как хорошо, что я работаю в американской клинике, где все помешаны на эффективности и безопасности, – мне повезло.

– Тебя вызвали в Ленинград и посадили на грузовое судно. Дальше что, Света?

– Ты вот не знаешь, а я в Минске греблей занималась. Наша больница стояла у реки, и гребной клуб совсем рядом, ну я и ходила туда после работы. Гребля была в моде, а у меня оказались способности. Я даже вместе с мужской командой тренировалась, там тренером олимпийский чемпион был. Кто знает, может, и в сборную попала бы, сложись всё, как я мечтала.

Охотно верю. Света и сейчас в отличной форме: невысокая, но широкоплечая и подтянутая, кажется, она единственная из всего тётушкиного курса ещё работает и никогда не жалуется на здоровье. Сама тётя много лет была завотделением в поликлинике и только три года назад вышла на пенсию из-за сердца. Теперь затосковала после того, как умерли двое её однокурсников – закадычные друзья и отличные хирурги. Государственная медицина долго держалась на самоотверженности старой гвардии, сетует тётя, а нынче разваливается, недотягивает до коммерческой: и оборудование не то, и зарплаты ниже. Всё равно все выживают по-разному. Одно могу сказать, я уверена, что Света, как бы тяжело ей ни пришлось, никогда не станет заниматься поборами. Разве что примет коробку конфет.

Света перескакивает на воспоминания о матери, рассказ о корабле уступает место ностальгии по юности. Такие яркие моменты всплывают в Светиной памяти, что невозможно оторваться, – я и сама тут родилась, вот разве что страна с тех пор перестала существовать…

Вскоре после того, как Света перебралась в Минск, мать приехала из Могилёва её навестить. Спала с ней в одной кровати, наготовила на неделю густого картофельного супа со шпиком и картофельных драников с луком и шкварками. Молоденькая доктор с гордостью водила её по больнице, которая была построена ещё до революции, разрушена во время войны, а в пятидесятых восстановлена. Представила маму коллегам, попросила сестру сделать ей анализ крови и измерить давление. «Тебе бы отказаться от мучного и сладкого, жирного мяса и сала, – сказала она матери, – а то инфаркт заработаешь…»

– Какую только чепуху не вспомнишь! – говорит Света. – Моё увлечение греблей мать не одобрила. Как-то хотела покатать её на двухместной байдарке, а тут как раз дождь зарядил, и она отказалась наотрез. «Ещё доктором называешься! Ты ведь молодая женщина! Это же надо придумать – в такую погоду в воду лезть! Смотри, потом родить не сможешь!» Тогда это считалось верхом мудрости.

– Уж в чём в чём, а в этом все матери одинаковые, – жалуюсь я и оглядываюсь, не хочу, чтобы мама услышала наш разговор. Её место пустует; она на другом конце зальчика, готовит микрофоны для выступающих. Я с родителями больше не могу спокойно общаться на эту тему. Они не слушают никаких доводов. Я – их дочь, и на этом простом основании мой долг перед ними – родить детей.

– В общем-то, они правы! – Света немедленно переходит на сторону врага. – Не смотри на меня, моя жизнь ни для кого не пример. Придёт время, захочешь детей так, что зубы сведёт, да будет поздно.

– А в моём возрасте ты тоже так рассуждала?

– Нет, конечно, – вздыхает Света. – Только о работе и думала, о своём блестящем хирургическом будущем. Ну и о гребле ещё. Просто бредила олимпийской медалью. Объяснить что-то маме было невозможно.

– Это было до или после того, как тебя призвали на корабль?

– Конечно, до! Сказали, езжай в Ленинград, вручили билет на поезд, и всё! Я и понятия не имела, чем буду заниматься и надолго ли забирают.

Покидая Минск, Света сообразила взять с собой зимнее пальто и пачку газет «Советский спорт»; оставила квартирной хозяйке записку. Как она объяснила свой внезапный отъезд? «Отправляют в военно-морскую командировку государственной важности». Она надеялась, что хозяйка проникнется и сохранит её старые учебники и одежду. Маме она послала телеграмму, в которой, как ей казалось, уместила всё, что маме требовалось знать: «Вызвали в Ленинград. Скоро напишу». И очень быстро пожалела, что так коротко написала. Но к тому времени судно уже выходило из Балтийского моря…

Начинаются тосты. Меня, к счастью, в семье по-прежнему считают ребёнком и не заставляют выступать, а родственники, коллеги, благодарные пациенты – многие за эти годы стали друзьями – передают друг другу микрофон и с бокалом в руке произносят речи. Кто-то декламирует: «Все профессии нужны, все профессии важны, но важней труда не будет, чем нести здоровье людям». Кто-то пытается петь. После каждого тоста тётя встаёт и театрально обнимает оратора, а то и всю его семью, по три раза целует в обе щёки. У меня мурашки по коже: вдруг показалось, будто она со всеми прощается.

Когда микрофон добирается до Светы, та съёживается. Не любит выступать; до сегодняшнего дня я вообще не слышала, чтобы Света о себе говорила. Вместо речи шепчет что-то