Читать книгу "Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I - Джон Гай"

не имея наследника мужского пола[50]. Однако такие обстоятельства создавали видимость процветания: арендная плата за землю снизилась, поскольку арендаторов стало меньше, а лорды отказывались от самостоятельного возделывания своей земли, отдавая ее арендаторам на благоприятных условиях. Также снизилась рента и на традиционные крестьянские держания, отработочные повинности заменили, а вилланство (личная зависимость) к 1500 году сохранилось лишь в некоторых районах Восточной Англии. После 1349 года в ответ на сокращение рабочей силы выросла заработная плата в денежном выражении, а цены на продовольствие упали из-за снижения спроса на рынке. Возможно, это процветание вызвало увеличение рождаемости, а может быть, стимулом стало понижение брачного возраста. Похоже, что к 1480-м годам в брак стала вступать более значительная часть населения, что, должно быть, способствовало повышению уровня рождаемости. Несмотря на плохие урожаи в 1519–1521, 1527–1529 и 1544–1545 годах, рождаемость была высокой в 1550 году, на этот год имеются свидетельства приходских книг. Демографы также рассчитали, что ожидаемая средняя продолжительность жизни после 1564 года была выше, чем раньше, хотя она колебалась с 41,7 года в 1581 году до 35,5 – в 1591-м. Действительно, с 1564 до 1586 года смертность была ниже того уровня, на который она снова поднимется в конце Наполеоновских войн: ожидаемая продолжительность жизни равнялась примерно тридцати восьми годам. Хотя не следует забывать, что многие дети умирали в младенчестве, некоторые люди доживали до 50 лет, а кто-то и до 90, основная часть правления Елизаветы прошла без кризисов: годовой уровень смертности никогда не превышал 2,68 % населения[51]. Ускорение роста населения, таким образом, было вполне возможно: повышение рождаемости после 1500 года дополнялось постепенным снижением смертности.

Однако территориально население распределялось неравномерно, поскольку в условиях аграрной экономики люди жили в основном там, где земля могла их прокормить. При Тюдорах 90 % населения проживало в сельской местности, остальные – в городах, но три четверти обитали к югу и востоку от линии, которую можно провести от реки Северн до Хамбера. Хотя немногие фермеры были полностью самодостаточны и все больше людей пользовались рынками для продажи или обмена излишков сельскохозяйственной продукции, каждому региону или району приходилось иметь собственные основные средства существования: некоторые занимались и земледелием, и животноводством, и лесным хозяйством. Чему район будет уделять основное внимание, зависело от климата, почвы и склона, но в юго-восточной части страны главным образом находились основные регионы земледелия, смешанного хозяйства и сельскохозяйственного производства. В северных графствах были ограниченные земледельческие районы, но там и в Уэльсе, а также в Девоншире и Корнуолле далеко на юго-западе располагались обширные свободные пастбища, болота и горы, а поселения встречались редко. Удобную разделительную линию можно провести между Тизмутом и Уэйтмутом: она отделяет более густонаселенные южные и восточные графства, где превалировало возделывание зерновых и содержание домашнего скота, от пастушеских регионов к северу и западу, где разводили овец, лошадей и крупный рогатый скот. Есть и очевидные исключения из общего правила: богатые пастбища Болотного края (в графствах Кембриджшир, Линкольншир и Норфолк) и лесные пастбища Кента и Сассекс-Вилда были скотоводческими анклавами на юго-востоке, а в районах смешанного хозяйства Херефордшира и в приграничной полосе с Уэльсом выращивали зерновые на северо-западе.

Кроме Лондона, самыми крупными городами были Норидж, Бристоль, Эксетер, Йорк, Ковентри, Солсбери и Кингс-Линн, однако ко времени правления Генриха VIII население ни одного из них не превышало 12 000 человек, за исключением Лондона, который, по всей видимости, был домом для 60 000 жителей. Население Нориджа насчитывало 12 000 человек, Бристоля – 10 000, Эксетера, Йорка и Солсбери – 8000, Ковентри – 7500, а Кингс-Линна – 4500. Население маленьких городков, таких как Оксфорд, Кембридж, Ипсвич, Кентербери, Колчестер и Ярмут, составляло от 2600 до 5000 человек, а остальных и того меньше: в Шеффилде жило 2200 человек, в Стаффорде – 1550 даже в 1620 году. В отличие от городов континентальной Европы ни в одном из провинциальных городов периода Тюдоров население не превышало 20 000 человек, в Норидже, правда, было 18 000 жителей до эпидемии 1579 года. Примерно 10 % населения в те времена проживало в городах, но половина этого количества всегда приходилась на Лондон. Эти пропорции сохранялись в течение всего XVI века: численность населения Лондона выросла до 215 000 к 1603 году, и общее количество жителей провинциальных городов примерно соответствовало тому. В конце правления Елизаветы в Норидже было 15 000 жителей, в Бристоле – 12 000, в Йорке – 11 500, в Эксетере и Ньюкасле-апон-Тайн по 9000 в каждом, в Кингс-Линне, Ковентри, Солсбери, Плимуте, Оксфорде, Кембридже, Ипсвиче, Кентербери, Колчестере, Ярмуте, Шрусбери, Вустере и Честере от 5000 до 8500. Однако в течение XVI века существовала значительная разница в темпах роста провинциальных городов: устойчивый рост показывали признанные центры или места, где наблюдалось самое быстрое экономическое развитие, – например, Норидж, Йорк, Ньюкасл-апон-Тайн, Кингс-Линн и Ярмут.

Изменение численности населения повысило спрос на сельскохозяйственные продукты, соответственно росли и цены. Этот процесс усугубили краткосрочные кризисы 1555–1559 и 1596–1598 годов (см. таблицу 2). В период после 1520–1529 годов выросли цены в целом и на зерновые в сравнении с ценами на шерсть.

Таблица 2. Индекс цен на сельскохозяйственную продукцию, 1480–1609 (1450–1499 = 100)

Источник: The Agrarian History of England and Wales, iv. 1500–1640 / Ed. J. Thirsk. Cambridge, 1967. P. 861–862

Цены на продукты животноводства в целом (молоко и сливки, масло, сыр, яйца, шерсть, овчину, кожу и т. д.) росли быстрее, чем на шерсть, но не так быстро, как на пшеницу, ячмень, овес и рожь. С 1450 по 1520 год цены на шерсть были сопоставимы с ценами на зерновые. Это свидетельствовало об отсутствии демографического давления и интенсивности экспорта тканей; более низкие цены на зерно, по всей вероятности, также повышали покупательную способность отечественных потребителей, таким образом поддерживая внутренний спрос на текстиль. Однако рост численности населения принес два больших изменения. Во-первых, он породил подъем спроса на зерновые, что дало фермерам, способным производить излишки для рынка, возможность получать солидные прибыли. Во-вторых, производство шерсти утратило часть своей привлекательности, поскольку возросший спрос на говядину и баранину со стороны более состоятельных домохозяйств сделал производство мяса более выгодным использованием пастбищ.

Коммерциализацию сельского хозяйства не следует преувеличивать[52]. Состояние рынка после 1520 года предоставило умелым фермерам возможность перейти к капитализму, поскольку внутренний и морской транспорт позволял доставлять продовольствие в городские центры. Спрос в Лондоне и наиболее крупных провинциальных городах стал мощным магнитом, однако темп перемен не отличался стремительностью. Производительность сельского труда была невысокой, а урожайность низкой. Не хватало земли для зерновых культур, товарные производители и фермеры-крестьяне конкурировали за то, как использовать новые пастбища и пашни. То и дело возникал антагонизм между секторами земледелия и животноводства. Хотя оба, по существу, дополняли друг друга, поскольку навоз требовался при производстве зерновых, чтобы не истощать почву, многие пастбища для овец фактически поставляли сукно, чтобы оплачивать импорт предметов роскоши для богатых, а не обеспечивали запасы продовольствия. Памфлетисты утверждали, что овцеводы ответственны за снижение уровня жизни, которое неожиданно ощутило большинство