Читать книгу "Голован - Федор Березин"

Самая Тяжелая и Длинная Змея плетет сказку. Точнее, она просто использует старую сказку, уже наличествующую у народа. Красивую сказку о Мягкой Пещерной Лапе. Третий глаз Гекрса подслеповат. Он ощущает, будто Большая Мягкая Лапа повелевает собрать весь истинный народ в одном месте для большого похода. Неважно для чего. Гекрс считает, будто для истребления народа людей. Это его собственная сказка. Но она способна быть любой. Все сгодится.

Дремлющая Тяжелая Жуть внизу даже не интересуется мелочностью объяснения. Важен исключительно результат. Народ голованов обязан собраться в плотную кучу. И всего лишь потому, что их надо заглотнуть разом и без хлопот.

Новая правда исключительно невероятна, чтобы о ней гавкать вслух. Это страшная сказка и в нее не поверят. Правда и истина познается опытом. У народа есть шпаргалка – память генов. Однако во всей просматриваемой цепочке ничего не говорится о подобной напасти. Кто поверит, что опыт подобного уровня не передается? Как передать опыт самцов и самок через сперматозоиды и яйцеклетки, если опыт подобного уровня прерывает саму цепь? Все, кто увидел проснувшуюся Тяжелую Змею, обращается в пищевую биомассу. Они не дает потомства. А долгое время змеиного сна напрочь стирает легенды передаваемые посредством тявканья.

Страшные сказки умирают, а Самая Тяжелая Змея просыпается.

Этот трюк ее кормит. И кормит досыта.

46. Профессор Жуж Шоймар. Ненайденные дневники.

Неожиданно обнаруживаю себя бегущим во весь дух. Или уже летящим? Тут не разобраться. Гляжу на свои скачущие где-то далеко понизу ноги. Надо же! Я почти как колдун Кадидадалло, так же грациозен. Что-то твердое натыкается на меня, бросает далеко вниз, оземь. А, деревья! Тоже бегают, еще побыстрей меня. И даже танцуют.

Вскакиваю. Я ведь тоже умею. Одежды, рюкзак. Почему все это до сих пор на мне? Оно же мешает! Не помню, как расстегиваются эти пуговицы и молнии. Но ведь как-то расстегиваются, да? Некогда разбираться. Ноги пляшут сами по себе, но им надо помочь. Все эти рубахи, куртки – зачем? От комаров? Каких еще комаров? А внизу, очень низко, еще и ботиночки. Почему такие маленькие? И как они налезли на мои длинн-н-ные ноги? Хочется их скинуть. Не ноги, ботиночки. Но до них не дотянуться, никак. Да и некогда. Надо танцевать. Изобретение танца – вот главное достижение разума под Мировым Светом. Где ты, Мировой Свет! Снизойди, попляши со мной!...

Открываю себя бултыхающимся в воде, мелкой, правда. Откуда вообще вода? А, ручей! Но вроде, и его не было. Такого большого. Вижу огромаднейшую пиявку. Ух, ты! Присосалась прямо к оголенному боку. Но нет, не присосалась, тут же отваливается. Надо же, я больше неуязвим для пиявок. Может, и для комаров? Как проверить. Стоп! причем тут комары? Я же…

Ах да, я больше неуязвим для собачьего племени! Они не тронут меня, а если тронут, то очень и очень пожалеют. Я могу пройти их защитный периметр. Я могу вернуться назад. К людям.

Вот только надо подняться на четвереньки и выползти из этой грязной воды. Надо выбраться. Надо.

Ноги – те, которые были когда-то так далеко и так здорово прыгали. Они не слушаются. Не хотят выбираться из тины. Да, в принципе, чего им собственно выбираться? Ручей-то небольшой. Это я уже в нем, а ноги, они еще даже на суше. И что? Значит, они не будут мне помогать? Ну и ладно, не будут.

В конце-концов, у меня же есть еще и руки, правильно? Где они? Почему я их не чувствую? Хочу наклониться и увидеть их… Нет, не стоит. Там ведь вода, и если я наклоню голову, то… Подбородок все равно наклоняется. Дальше, дальше... Впрочем, чего страшного? Ну, буду лежать лицом в грязной прохладе воды. Мне все равно. Рот мой все едино больше не может раскрыться, потому что челюсти стиснуты так, что болят. Болят и не шевелятся. Не хотят. И ноздри тоже не втянут в себя воду. Ведь они последнее время – я помню – разучились всасывать воздух. Как раз его, мне и не хватает, кстати. Да уж, не хватает.

Глаза тоже не жмурятся. И не умеют моргать. Они просто смотрят. Или уже не смотрят? Они просто больше не умеют видеть. Потеряли навык.

О, кажется, вспомнилось главное!

Выдувальщик, не обманул ли ты меня? Точно ли собаки не едят отравленное мясо? Но ведь не едят, правильно? Они ведь, хоть и умные, но выпаривать яды не обучены. Ведь так? Так или…

47. Доктор Дар Гаал. Приписываемые дневники.

Мы стояли на вершине скалы. Забрались на этот гранитный монолит не без труда. Я снова удивился: Гекрс при подъеме обогнал меня за так. Я конечно не альпинист, но все же любому, вроде, ясно, что, имея руки и пальцы взбираться по камням должно быть легче, чем с лапами, от природы имеющими меньшую степень свободы. Ладно, не в новинку. В конце-концов, по деревьям же голованы лазают, а скалы, сравнительно с деревьями, это тьфу и растереть.

Теперь мы стояли наверху и смотрели. Двое. Человек и голован. Тут невольно напрашивался какой-то символизм. Даже не зашифрованный. Представлялся некий другой вид реальности. Даже иной мир. Какая-нибудь альтернативная Сфера Мира, на которой все, в отличие от нашей, устроено тип-топ. Люди там не воюют, не режут друг другу глотку, не скальпируют природу, и не обижают тварей, которые по случайности отстали в освоении интегральных исчислений. И собакообразные умники там тоже другие. Не зомбируют людей, не закусывают их до смерти, не строят планы порабощения мира. Возможно, они даже там сотрудничают. Помогают друг дружке в освоении неизведанных пространств. Разом несут туда просвещение и помощь. Где-то там, вот так же стоят человек и круглоголовая псина, не как пленник и господин, а как равные и нужные друг другу партнеры. Человек вооружен техникой, даже одет, допустим, в некий защитный скафандр, а головану на враждебную среду наплевать – он борется с заразой какими-то другими методами. Он даже может питаться местной, неприемлемой для человека пищей – крысами какими-нибудь. И вот так вот они оба идут по жизни и территории – лапа к руке, а рука к лапе, и ничего-то их не страшит.

Я напрягся и выбросил из головы эту чушь. Забот и волнений в округе и без того хватало, несерьезно было предаваться каким-то фантазиям стоя на скальной вершине, забраться на которую была еще та проблема, а вот свалиться ненароком и раскромсать тело в хлам и закуску для стаи, так это запросто.

Перед нами и без фантазий открывался чудный мир. Туман, правда, по-прежнему скрывал серебристый полог облаков, всегда страхующий Мировой Свет от нашего глаза, но зато со скалы можно было наконец-то обозревать чудовищный лес – в виде леса, а не как отдельные деревья и папоротники преграждающие путь. Отсюда, с возвышения, он казался иным. И хотя зелень за это время стала поперек горла, я вынужден был признать, что лес все-таки красив. Было даже как-то неудобно перед ним, что мы с Гекрсом его приговорили. По крайней мере, наблюдаемый участок. Идиотское чувство! Лес не был разумным и не был… Нет, живым-то он как раз был. Даже, пожалуй, излишне. Именно это его, в общем-то, и погубило. Или, там, погубит.

– Уже скоро, Дар. Я чувствую, – сказал голован, рассеивая мои сомнения, которые он тоже, наверно, чувствовал. Сказал на грамматически верном общеимперском, совершенно без странного акцента и без всяких натужных растягиваний «р». – Ваш бог Железа не подвел. Они приближаются.