Читать книгу "Лермонтов. Мистический гений - Владимир Бондаренко"

Нам уже ясно, что Дружинин встречался с Руфином Дороховым, может быть, и все тайны дуэли исчезли бы, появись точная запись воспоминаний о прошедшей дуэли. Но заявленная Дружининым книга о Лермонтове так и не появилась. Еще одна загадка. Какая-то детективная история.

А ведь как ценна была бы эта книга. Это был бы увесистый камень правды на все нагромождения лжи. Я обратил внимание, что не только защитники поэта, но и его недруги постоянно употребляют сочетание: лермонтовский отряд, лермонтовская банда, лермонтовская компания. Он всегда объединял людей, был окружен друзьями. Он был всегда в центре событий. Не мог злобный и высокомерный человечишко, плюгавый, никому не известный поручик быть всегда в центре. У лидера всегда другие качества. А уж когда его обзывают дуэлянтом, меня зло берет.

Ни разу в жизни он никого не вызывал на дуэль. Другое дело, что не отказывался, когда ему делали вызов. Но и в этом случае он, меткий стрелок, опытный воин, прошедший кровь, который всаживал пулю в пулю, который бы запросто мог пристрелить и молодого Баранта, как бы мстя за Пушкина, и пошлого выскочку Мартынова, дважды стреляет в воздух.

Пять соучастников дуэли, как подтверждает тот же Васильчиков, дали "…друг другу слово молчать и не говорить никому ничего другого, кроме того, что… показано на формальном следствии". Это уже не на дворянский кодекс чести похоже, а на бандитскую клятву. И ведь так и молчали, пока не остался в живых один князь Васильчиков, который и рассказал удобную для себя версию. Спасибо и на этом.

Да и как им было говорить, если по законам дуэльного кодекса все они стали соучастниками убийства.

Вот так петербургский высший бомонд проучил "ядовитую гадину".

Поэт и на самом деле как будто предвидел свою раннюю смерть, написав еще в 1831 году:

Кровавая меня могила ждет, Могила без молитв и без креста, На диком берегу ревущих вод И под туманным небом; пустота Кругом. Лишь чужестранец молодой, Невольным сожаленьем и молвой, И любопытством приведен сюда, Сидеть на камне станет иногда И скажет: отчего не понял свет Великого, и как он не нашел Себе друзей, и как любви привет К нему надежду снова не привел? Он был ее достоин. И печаль Его встревожит, он посмотрит вдаль, Увидит облака с лазурью волн, И белый парус, и бегучий челн.

Была и могила без молитв и без креста в Пятигорске, был и чужестранец молодой, но было и пусть не всеми понятое и принятое величие нашего национального гения. Вот он смотрит в нашу даль, видит и белый парус одинокий, видит и "бегучий челн"…

Бессмертие Лермонтова

Погибнув на бессмысленной дуэли, Михаил Лермонтов сразу же ушел в бессмертие. Уже вскорости после его гибели за его автографы, его личные вещи коллекционеры и знатоки давали немалые деньги. Во весь период царствования Николая I о нем молчали, но стихи его охотно печатались и даже изучались в гимназиях.

Это само по себе остается величайшей тайной, почему лет тридцать после его гибели о нем нельзя было писать? 4τό никак не мог ему простить Николай I? Ничего этого нельзя объяснить новомодными теориями "подлинных отцов", и Кавказ был замирен к тому времени, и крепостное право заканчивало свое существование. А уж сколько незаконнорожденных, но усыновленных князей и баронов существовало на Руси, никому ничего не мешало. Вспомним хотя бы Пьера Безухова из "Войны и мира", которого признают законным наследником, и никакой тебе мистики, сразу и вереница невест выстраивается из самых знатных семейств.

Что же таинственного таилось в самом гении Михаила Юрьевича?

Еще один наш великий мистик, Даниил Андреев, не случайно считал, что именно гибель Лермонтова, а не Пушкина, стала великой катастрофой для русской литературы. Его космическая миссия оказалась не выполнена. Лермонтов и на самом деле был первым русским поэтом-космистом.

Светись, светись, далекая звезда, Чтоб я в ночи встречал тебя всегда; Твой слабый луч, сражаясь с темнотой, Несет мечты душе моей больной; Она к тебе летает высоко; И груди сей свободно и легко… Я видел взгляд, исполненный огня (Уж он давно закрылся для меня), Но, как к тебе, к нему еще лечу

И хоть нельзя — смотреть его хочу… [61]

С самых ранних стихов и до последних мистический космизм переполнял его поэзию. Она и на самом деле была наднебесной. Дмитрий Мережковский назвал его поэтом сверхчеловечества, писал о глубинной связи его поэзии с Ницше. По крайней мере, Михаил Юрьевич в этом не был продолжателем, скорее — основоположником. Ведь тот же Фридрих Ницше родился позже него ровно через 30 лет, день в день. Тоже 3(15) октября. Под тем же знаком Весов, в близкие друг от друга дни родились и Сергей Есенин, и Артюр Рембо, и Оскар Уайльд, достаточно разные, но столь же мистически значимые гении.

Чем больше слава поэта шла по Руси, тем больше грязи старались вылить на него его недоброжелатели, коих, как всегда, на Руси хватало. Это, может быть, тема целой книги, почему ныне восхваляемый Николай I (если он не виновен в смерти поэта?) строжайше запретил хоть что-либо писать о поэте. И целых три десятилетия книги стихотворений выходили без справочных материалов о самом Лермонтове. За что же и после смерти продолжал лютовать на Лермонтова российский император?

Впрочем, свое бессмертие Михаил Юрьевич предчувствовал с ранней юности. Он и пришел к нам из некой вечности, из каких-то небесных краев. И вернулся обратно в вечность. Как поэт писал еще в юности:

Но я без страха жду довременный конец.

Давно пора мне мир увидеть новый… [62]

Он мог использовать ту или иную форму стиха, от ямба до любимого амфибрахия, мог заимствовать какие-то приемы у иных писателей, от Байрона до Пушкина, но в этот взятый напрокат формат он всегда вставлял истинно свое космическое небесное содержание. Только этот бессмертный человек, сидящий в земном человеке Лермонтове, и придавал его поэзии горний дух, возвышался над всеми земными страстями и тяготами.

"Кто близ небес, тот не сражен земным…" — точнее и не скажешь.

Даже в немощную николаевскую эпоху, закономерно закончившуюся крымским поражением в войне, могучий и героический лермонтовский характер был заметен всем. И как же ошибался близкий друг Александра Пушкина, знаменитый ученый, вроде бы знаток искусств, ректор Петербургского университета, академик Петр Александрович Плетнев, когда писал: "О Лермонтове я не хочу говорить потому, что и без меня говорят о нем гораздо более, нежели он того стоит. Это был после Байрона и Пушкина фокусник, который гримасами своими умел толпе напомнить своих предшественников. В толпе стоял Краевский (издатель и один из первых ценителей Лермонтова. — В. Б.). Он раскричался в "Отечественных записках", что вот что-то новее и, следовательно, лучше Байрона и Пушкина. Толпа и пошла за ним взвизгивать то же… Придет время, и о Лермонтове забудут…"