Читать книгу "Лермонтов. Мистический гений - Владимир Бондаренко"

В записи П. Дикова так отображен поединок у подножия Машука: "Лермонтов хотел казаться спокойным, но на его лице выражалось болезненное состояние. Он поднял пистолет и опустил его тотчас же: "Господа! Я стрелять не хочу! Вам известно, что я стреляю хорошо; такое ничтожное расстояние не позволит мне дать промах"… Мартынов задрожал, но промолчал. Лермонтов… поднял пистолет и выстрелил вверх над его головой". Затем грянул выстрел Мартынова. Поэт упал… "Мы подбежали, говорили мне бывшие в толпе, он едва дышал; пуля пробила руку и правый бок. По увещеванию секундантов, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал: "Прости, Лермонтов!" Последний хотел что-то сказать, повернулся и умер со своей ужасною погубившею его улыбкою".

Может быть, эта поднятая для выстрела рука и привела к необычному углу снизу вверх для пулевого канала?

Русский военный писатель П. А. Швейковский дал определение классической дуэли: "Поединок есть условленный бой между двумя лицами смертоносным оружием для удовлетворения поруганной чести, с соблюдением известных установленных обычаем условий относительно места, времени, оружия и вообще обстановки выполнения боя".

В 1787 году Екатерина II издала "Манифест о поединках", в котором за бескровную дуэль обидчику грозила пожизненная ссылка в Сибирь, а раны и убийство на дуэли приравнивались к уголовным преступлениям. Николай I, надо отдать ему должное, относился к дуэлям с отвращением. Но никакие законы не помогали! Более того, дуэли в России отличались исключительной жестокостью условий: дистанция между барьерами обычно составляла 10–15 шагов (примерно 7-10 метров), были даже дуэли без секундантов и врачей, один на один. Так это и случилось с Лермонтовым.

За правилами поединка всегда строго следили, иначе чем этот поединок чести отличается от обычного убийства? В этом поединке, по мнению самых опытных специалистов дуэлей, были нарушены все условия — и выбора места, и выбора секундантов, и условий стрельбы.

Думаю, в условиях обычного гражданского уголовного суда все эти нелепости обнаружились бы, но, как мы знаем, срочно дело взял на рассмотрение военный суд и решил его за три дня.

Как трагична смерть Лермонтова и как она литературна. Будто какой-то небесный режиссер повторяет сцены из "Героя нашего времени". Если сам автор незримо присутствует в образе Печорина, то он не случайно наделил образ Грушницкого некоторыми чертами характера и внешности Мартынова. Мартынов узнал себя в романе и впервые решил сам изменить действие художественного романа. Решил переписать его. Эта дуэль для него была событием шекспировского масштаба. Он следил за действием романа, следил за действием событий в жизни. Ведь именно к нему, Мартынову, были обращены слова из дневника Печорина: "Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать" (версия Д. Алексеева, Б. Пискарева). Не мог Мартынов не понимать, "на что он руку поднимал". Отсюда и патологическое стремление выстрелить и попасть. Да, можно поставить обидчика под огонь, но почему непременно нарезного "Кухенройтера", смертельно опасного на близком расстоянии? Да, Мартынов мог не слышать слов о нежелании стрелять в него, сказанных Лермонтовым секунданту Глебову. Но он не мог с десяти шагов не видеть, что Лермонтов поднял руку с пистолетом стволом вверх.

Еще одна глобальная загадка, о которой никто не пишет. Почему о нем лет тридцать — до смерти Николая I и некоторое время спустя — писать было строжайше запрещено? "Лермонтов умер в 1841 году, не имея и тридцати лет от роду. Биография его до сих пор никем не написана, а потому и обстоятельства его жизни нам очень мало известны" — так писали уже в конце XIX века. Избранные стихотворения Лермонтова и отрывки из "Героя нашего времени" помещались в хрестоматиях с начала 1840-х годов, сочинения его все время переиздавались. В любом учебнике русской словесности Лермонтову уделялось значительное место. Поэма "Демон" "обошла всю Россию в неисчислимом множестве списков". Стихи Лермонтова, так же как Пушкина и Гоголя, стали уже пародироваться, — а никто не мог указать, в каком году поэт родился и когда умер!

За все время царствования Николая I в русской печати появилось только несколько скупых упоминаний о личности Лермонтова. В 1853 году в газете "Кавказ" что-то было сказано о его службе, сразу же перепечатано в "Московских ведомостях" и в том же году использовано в "Справочном энциклопедическом словаре". Русский читатель должен был довольствоваться пошлым сравнением внешности Лермонтова с портретом Печорина и отголосками ходячих анекдотов о поэте. Впрочем, поэт и это предвидел:

Я предузнал мой жребий, мой конец, И грусти ранняя на мне печать; И как я мучусь, знает лишь творец; Но равнодушный мир не должен знать. И не забыт умру я. Смерть моя Ужасна будет; чуждые края Ей удивятся, а в родной стране Все проклянут и память обо мне.

Для того чтобы сказать что-либо о жизни Лермонтова, журналисты прибегали к уловкам, как и в советские времена, когда упоминали Набокова или Гумилева. Перепечатывали письма жителей Тархан: "Село Тарханы в последние годы приобрело известность, и часто бывает убрана свежими цветами гробница поэта… Грустно на безвременной его могиле, но отрадно внимание, которое оказывают его памяти и высокому дарованию… даже безграмотные крестьяне смутно понимают, что их барин был чем-то, писал что-то хорошее…"

Пожалуй, среди литераторов 1850-х годов один Александр Викторович Дружинин осторожно намекал в печати, что ему хорошо известны подробности последнего года жизни Лермонтова на Кавказе, следовательно, и его гибели. В 1852 году в январской книжке "Библиотеки для чтения" он так же незаметно вставил в свое очередное "Письмо иногороднего подписчика о русской журналистике" набросок психологического портрета Лермонтова.

"Во время моей последней поездки, — писал он, — я познакомился с одним человеком, который коротко знал и любил покойного Лермонтова, странствовал и сражался вместе с ним, следил за всеми событиями его жизни и хранит о нем самое поэтическое, нежное воспоминание. Характер знаменитого нашего поэта хорошо известен, но немногие из русских читателей знают, что Лермонтов, при всей своей раздражительности и резкости, был истинно предан малому числу своих друзей, а в обращении с ними был полон женской деликатности и юношеской горячности. Оттого-то до сих пор в отдаленных краях России вы еще встретите людей, которые говорят о нем со слезами на глазах и хранят вещи, ему принадлежавшие, более чем драгоценность. С одним из таких людей меня свела судьба на короткое время, и я провел много приятных часов, слушая подробности о жизни, делах и понятиях человека, о котором я имел во многих отношениях самое превратное понятие… Преданность моего знакомца памяти Лермонтова была беспредельна". Критик рассказывает, что этот человек, сохранявший в 1851 году "всю молодость духа и всю гибкость воображения… понимал произведения Лермонтова так, как немногие их понимают: он мог рассказать происхождение почти каждого из стихотворений, событие, подавшее к нему повод, расположение духа, с которым автор "Пророка" брался за перо…".