Читать книгу "Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт"

В начале апреля 1941 года мы вернулись из свадебного путешествия в наше загородное поместье Гюлен. В течение нескольких последующих дней я узнал через свои косвенные политические и военные связи о намерении Гитлера напасть на Россию.

Отношения между Германией и Россией, которые, казалось, приобрели дружественный характер после обоюдного соглашения в конце августа 1939 года, с течением времени не улучшились. Политическая атмосфера во время визита Молотова в Берлин была явно прохладной. Событие, которое привлекло мало внимания, указывало на недовольство в партии подписанием Гитлером пакта с Россией. Этот пакт так и не встретил понимания в партийных кругах. В течение многих лет велась идеологическая борьба с большевизмом интенсивными пропагандистскими методами — и вот ее заменила дружба. А идеологической войне нет места среди такого рода резких разворотов, перетасовок и перегруппировок.

Когда в Берлине ожидали Молотова, министр иностранных дел Риббентроп послал запрос начальнику штаба СА Лютце на обеспечение групп людей вдоль улиц, по которым поедет Молотов по прибытии в столицу. Лютце отверг этот запрос на том основании, что не может настаивать на участии в приеме в честь одного из главных представителей большевизма людей, настроенных против большевизма. Не знаю, докладывал ли Риббентроп Гитлеру об этом отказе. Во всяком случае, когда прибыл Молотов, шеренги людей вдоль улиц состояли исключительно из эсэсовцев в их черных мундирах.

Мы с друзьями были убеждены, что нападение на Россию было чистейшим безумием. Если до сих пор мы надеялись, что можно было предотвратить войну посредством каких-нибудь разумных мер, то включение России в ряды наших врагов обратило эту надежду в прах.

Отдельные партийные руководители, которые подозревали или знали о намерении Гитлера начать войну с Россией, тоже приходили в ужас. Лучшим свидетельством этого является перелет Рудольфа Гесса в Англию, предпринятый без ведома Гитлера. Но если Гесс полагал, что сможет посредством своего полета помочь Германии избежать роковой судьбы, то это свидетельствует только о его полном невежестве во внешней политике, которым отличались почти все партийные лидеры.

Первыми военными сражениями с совершенно недостаточно подготовленными русскими войсками явились крупные бои на равнинах, которые принесли Гитлеру успехи и в которых миллионы русских попали в плен.

Я воспользовался этими первоначальными победами, чтобы написать письмо Гитлеру в сентябре 1941 года. В этом письме я доказывал, что поворотный пункт уже был достигнут. Гитлер в зените военных успехов. Союзники еще в значительной степени переоценивали силу Германии. Для Гитлера наступил момент взять на себя инициативу в проведении энергичной мирной политики. Я отмечал:

«Методика осуществления такой инициативы имеет первостепенное значение.

1) С самого начала необходимо исключить публичные речи.

2) Равным образом не следует стремиться к установлению контактов на политической основе, так как это будет рассматриваться как признак слабости. Скорее, надо начинать с экономических связей.

3) Установление контактов целесообразно только с Америкой, с которой мы не находимся официально в состоянии войны.

4) Я думаю, у страны еще сохраняется шанс лучшего будущего, даже сейчас, несмотря ни на что».

Гитлер отреагировал на статью в негативном духе. Госсекретарь Ламмерс писал мне: «Фюрер лично прочитал письмо и поручил мне передать вам благодарность».

Из конфиденциальных источников я узнал, что Гитлер сказал своим генералам: «Шахт все еще не понимает меня». Это было одно из его немногих верных замечаний.

Попытка Гитлера включить Испанию в свои военные расчеты потерпела провал. Война распространилась на Африку. Завоевание Москвы, на которое Гудериан отвел три месяца в начале русской кампании, не состоялось. Русские собрались с духом. Благодаря широкой материальной помощи союзников их сопротивление постоянно усиливалось. Германская промышленность предпринимала все возможное, чтобы обеспечить себя поставками военных материалов, но отправление подкреплений из Германии становилось все труднее.

В феврале 1942 года вышел указ, запрещающий всем министрам рейха слушать зарубежные радиопередачи. Несмотря на мой протест, запрет распространялся и на меня. Шеф Имперской канцелярии Ламмерс писал мне:

«В целях содействия получения вами информации, касающейся зарубежной пропаганды по вопросам, которые имеют отношение к вашей профессиональной деятельности, я договорился с министром просвещения и пропаганды, что вам по запросу будет доставляться краткая сводка зарубежных новостей постольку, поскольку они затрагивают вашу профессиональную деятельность».

Гитлер отверг мой протест на том основании, что он нисколько не вредит моему престижу. Мой ответ Гитлеру состоял в следующем:

«Запрет на прослушивание иностранных передач свидетельствует о неверии в мою лояльность и мои способности оценивать события. Оснований для того и другого нет. Мой престиж не пострадает. Престиж не даруется, но должен завоевываться.

Но если целью вашего решения было лишить меня возможностей получать информацию как профессионала и вашего доверия как частного лица, тогда я прошу немедленно освободить меня от должности министра рейха».

В ответ на инициативу Ламмерса, чтобы Геббельс снабжал меня информацией, я писал: «Сожалею, что не могу воспользоваться предложением министра просвещения и пропаганды, так как этот министр некомпетентен выражать мнение по материалу, который меня интересует».

Оставить должность мне не разрешили. Но эта переписка показывает, насколько возросла напряженность в отношениях между Гитлером и мной.

В ноябре 1942 года — очевидно, из-за недосмотра в Имперской канцелярии — мне в руки попал проект указа о привлечении учащихся старших классов средних школ к защите аэродромов и объектов противовоздушной обороны. Этот промах дал мне великолепную возможность снова выразить свои взгляды на политическую ситуацию. Это случилось, когда вокруг Сталинграда происходили ожесточенные бои, которые пока еще не принесли Гитлеру тех катастрофических результатов, которые последовали через несколько недель. Я послал Герману Герингу, который издал проект приказа, следующее письмо:

«Дорогой фельдмаршал!

Через Имперскую канцелярию я ознакомился с вашим проектом приказа, касающегося привлечения пятнадцатилетних школьников на военную службу. С конца 1937 года, как вы знаете, я был министром только номинально, без официальной сферы деятельности. С 1938 года не было никаких заседаний кабинета министров. Меня никогда не приглашали присутствовать на министерских дискуссиях. Я живу в стране в полной изоляции. Несколько месяцев назад мне запретили слушать зарубежные радиопередачи, так что единственным источником информации по военной, экономической и политической ситуации является для меня то, что доступно каждому дискриминируемому немцу, численность которых среди так называемых масс не следует недооценивать. Я не являюсь членом Национального совета обороны и не имею никакого отношения к разработке проекта приказа. Хотя, следовательно, я могу снять с себя малейшую долю ответственности, моя совесть и желание испробовать все возможности побуждают меня написать вам эти строки.