Читать книгу "Мировая история в легендах и мифах - Карина Кокрэлл"

Избежать расправы им все-таки удалось: толпу вовремя разогнали по приказу местного govemador’a[253] дона Бенедито, но костюмы были непоправимо испорчены. Однако когда подсчитали выручку, ее хватило не только на новые костюмы, но и на выплату актерам давней задолженности. Их даже позвали в замок дона Бенедито — повторить представление для более чистой публики, и Бернардо окончательно уверовал, что «Кристовао» был послан ему Провидением (или Нептуном) исключительно для улучшения финансового положения нищей труппы. Он даже заплатил Христофору немного больше, чем другим актерам (с чем никто не спорил, что в труппе Бернардо случалось нечасто).

Шли недели. Кристофор совершенно оправился от своего изнурительного плавания, вдобавок его кормили, ему платили! Но вскоре для него стало несомненным: он добавил к неподъемной суме своих грехов еще один, очень тяжелый грех, ему ведь платили за то, что он «умирал на кресте»! Хотя в оправдание можно было сказать: играл он это всякий раз с самым искренним чувством. Когда «легионер» Эдмундо пронзал его сердце бутафорским копьем (с привязанным к нему незаметно маленьким мешочком бычьей крови), и толпа вокруг помоста взрывалась скорбными воплями, Христофор говорил себе, что укрепляет их веру. И в тот захватывающий момент на кресте он так и думал. И, возможно, так оно и было: энергия толпы передавалась ему, он чувствовал себя другим, лучшим… Однако когда все заканчивалось, муки совести возвращались, ибо получать плату за такую роль, считал он, гораздо хуже, чем за любую другую в их труппе.

Однажды он сказал об этом Бернардо. Тот сначала не понял, в чем его печаль. А потом ответил без тени сомнения:

— Э, пустое! Тебе нужны деньги, поддерживать жизнь в твоем… — Бернардо окинул оценивающим взглядом его плечи, — довольно крупном теле. Тебя вымыло морем, никто тебя не знает, и даже одежды у тебя никакой нет. Ты был моряком, теперь — бродяга. Корабли к этим берегам подплывают редко. Народ здешний жестоковыен, и на милосердие тебе рассчитывать нечего. Если ты не будешь играть мистерии, тебе придется воровать на рынках или выйти на большую дорогу. Так что выход у тебя только один — напоминать горожанам, как за их грехи распят был Спаситель, и не заботить себя глупостями понапрасну.

Конечно, старый лис Бернардо совершенно не убедил Христофора, он же не раз видел карты этих берегов и знал, что в Лагоше — порт! Но про это Бернардо, конечно, даже не упомянул. Мало того, толстый «легионер» Антонио, сын «прокуратора», с некоторых пор все время отирался рядом, не иначе — сторожил его.

Они играли теперь, в основном, в рыбацких деревушках. Днем актеры были свободны, работа начиналась вечером с установки декораций.

На первые же заработанные деньги Христофоро заказал заупокойную мессу в местной церкви и долго молился местной Мадонне, покровительнице рыбаков и мореходов, за Ксеноса и тех, кто ушел в пучину на «Пенелопе».

Он все чаще вспоминал и старого грека, и сгоревшую «Пенелопу». Убийца-монах изменил всю его жизнь. Он уничтожил привычный, скрипучий мирок «Пенелопы», в котором Христофор вырос и жил бы сейчас до сих пор. Безумец смутил его душу странными словами, убил Ксеноса, который был и остовом его, и плющом… Освободил?! Что теперь делать он будет со своей свободой? Таскаться с актерами, получая плату, которая куда хуже подаяния? Искать новую посудину? Иногда ему снилась «Пенелопа», лежащая на морском дне, и каюта Ксеноса, полная жадных рыб с круглыми, мертвыми глазами. У них зубастые, огромные пасти. Они плавают по «Пенелопе» медленно, сыто, по-хозяйски: они уже доели Ксеноса — одинокого и неприкаянного в смерти, каким был он и в жизни…

Однажды вдали, на узкой улице одной рыбацкой деревни, куда их занесло, Христофор увидел… Корвина. Он погнался за ним (услышав за спиной поступь, тот бросился наутек), догнал, схватил за тощее плечо, повернул. Это оказался какой-то другой, до смерти перепуганный инок. Это разбередило Христофора надолго. Однако снов он больше не видел — ни плохих, ни хороших, вообще.

Однажды, улизнув от актеров, Христофор добрался до лагошского порта — попытать счастья. Матросы нужны были только на одной каравелле работорговцев, уходивших в Африку за «черным товаром». Повторять этот опыт по своей воле ему совсем не хотелось. В тавернах его узнавали моряки, видевшие мистерии. Почтительно расступались, уступали место, словно благородному, часто даже наливали задаром вина. Это было непривычно и очень приятно. Делать было нечего — он вернулся и решил пока продолжать лицедейство.

Христофор не пропускал ни единой воскресной мессы, и Бернардо почти успокоился, посчитав, что моряк ему попался благочестивый, и ни за свой мешочек с казной труппы (который он носил на поясе), ни за свои шеи по ночам им нечего беспокоиться, да и никакого оружия при Христофоре, вроде бы, не было видно. Хотя с этими моряками никогда не знаешь…

Одним из ветреных вечеров на привале недалеко от Сагреша труппа поглощала ужин (кроликов, зажаренных тут же, на походных вертелах). В тот вечер впервые похолодало по-осеннему и навесы повозок хлопали под ветром, как паруса. За тем ужином Бернардо и объявил своей уже привыкшей к сытости труппе: «Хватит таскаться по этим Богом забытым окраинам. В Лиссабон!» Сказано это было тоном короля, решившего начать завоевательный поход.

Эффекта не получилось: едоки согласно и равнодушно кивали, поглощенные своим делом, чавкая при этом немилосердно, поэтому Бернардо вздохнул, отломил кроличью ножку и пояснил, уже более буднично, вещи, и так всем очевидные: «Многочисленее публика, вместительнее площади — больше денег. На дворе уже осень, а там — зима».

Труппа кивала согласно и жевала сосредоточенно и жизнеутверждающе.

Уже не только Бернардо, но и остальные считали Христофора неким талисманом, заставившим их гримасничавшую удачу наконец улыбнуться как следует.

Актеры предчувствовали зимнее процветание. Прошлую зиму вспоминали с содроганием: их угораздило забраться в ужасный нищий городок — Мадрид, где все они простудились в своих прохудившихся повозках — их не на что было чинить, и никто ничего не заработал.

Бернардо, к тому же, недавно придумал изумительное (по его мнению) приспособление, которое во время мистерии спускало ангела с «небес». Приспособление было разборным, напоминало мачту с канатом, и соорудить его Бернардо помог Христофор. Уговорить «Ангела» забраться на эту конструкцию и потом «слетать» оттуда с высоты оказалось гораздо труднее. Первая попытка визжащей Габриэлы была начисто лишена грациозности, но потом дело пошло на лад, и в результате местная гильдия купцов, что организовывала и оплачивала мистерии, качала головами одобрительно, что выражало (по опыту Бернардо) крайнюю степень восторга. А публика попроще вообще надолго замирала с раскрытыми ртами. Теперь все эти чудеса Бернардо вез столичному зрителю с тугим кошельком.

Сагреш

Однажды во время ужина к Колумбу у костра подсела Смерть. У Смерти было имя — Авраам Крескес. Он казался старым, но двигался еще упруго, хотя без устрашающей маски и савана выглядел еще хуже. Его странное лицо словно перетекло на одну сторону, и пальцы правой руки навечно сложились крюком. Заметив слишком внимательный взгляд Христофора, калека беззлобно усмехнулся: